Общество
Сыщика на гипнозе не проведешь. Откровенное интервью с надымским следователем
25 июля в России отмечается День сотрудников органов следствия. «Красный Север» к празднику взял интервью у Елены Конуспаевой из Надымского отдела СУ СК РФ по ЯНАО. Каково быть следователем в юбке, помогает ли в работе интуиция, и отличается ли женщина-следователь от обычной женщины?
Наша героиня 18 лет ловит жуликов. Так долго «общаться» с особенным контингентом может только человек, влюбленный в свою профессию. А она и не скрывает своей привязанности.
– Я иногда себя с подругами сравниваю. Я жестче. Я не поддаюсь чужому влиянию. Меня убедить в чем-либо или переубедить крайне сложно. Предположу, что если кто-нибудь захочет ввести меня в гипноз, у него ничего не получится, – рассказывает Елена.
– В 2000 году мы вчетвером с потока пришли работать в следственный отдел, – рассказывает Елена Сергеевна. – Для первой девочки было важно как можно больше времени проводить с семьей. При работе в следствии это невозможно. Вторая не выдержала психологически. На первых же дежурных сутках ей досталась кража велосипеда. Задержали лицо с психическими отклонениями. Она провела с ним два часа и сказала: «Все! Я больше не могу». Перешла в отдел кадров, а вскоре и вообще ушла из органов. Мальчик ввиду того, что он был молод, беззаботен и ему хотелось погулять, к работе относился халатно. Следствие же требует собранности, внимательности и стопроцентной отдачи. Вот и осталась здесь только я. Сказался и развод. Моя личная драма толкнула меня в работу. Я ушла в нее с головой.
Потом, расследовать уголовные дела может далеко не каждый. Приходит много девочек с горящими глазами. Работать хотят, но не получается.
– Почему?
– Не умеют писать. А пишем мы много.
Признаюсь, в школе я не очень хорошо писала сочинения. А вот излагать мысли других людей у меня получается отлично. Что собственно здесь и требуется: писать без вымысла, без искажений. Многим именно это и не удается. Помните: «Казнить нельзя помиловать»? Это как раз про нас. Фразу можно написать так, что она изменит смысл всей речи человека. И такое в практике встречается. Когда тебе говорят одно, а ты понимаешь по-своему. Это и с вашим журналистским ремеслом схоже. Только здесь ответственность больше. Ведь от написанного зависит судьба человека. Здесь в первую очередь надо остаться предельно точным и объективным.
– Следователь – хороший психолог?
– Конечно. Не зря же нам преподают в институте судебную психологию.
По жестам можно очень много сказать о человеке. Я использую эти знания в своей работе. Когда человек лжет, это всегда видно. У него бегают глаза. Вот сейчас у нас мужчина сидел на объяснении. Мы с ним просто беседовали. Еще даже не допрашивали. Он трижды снял часы с одной руки и надел на другую. Он перемял все свои пальцы. Смотрел он всегда вниз, либо отводил глаза.
Может, вы заметили, когда я разговариваю – я смотрю в лицо.
Хотя люди разные бывают. Был у нас сотрудник. Он вообще никогда никому в глаза не смотрел. И на совещаниях всегда нервно крутил в руках свой телефон, переворачивал его и стучал гранями по столу. Мы никак не могли понять, почему так происходит. Был ли он патологическим лгуном? Вряд ли. Скорее всего, это что-то нервное.
– Женская интуиция в работе помогает?
– Помогает. Такой случай, к примеру. Мы задержали мужчину, подозреваемого в совершении кражи. Дверь в квартиру была открыта, и он свободно туда проник. Мы только-только начали сбор информации по этому делу. Даже заявление от потерпевшей еще не было зарегистрировано. Мы спросили подозреваемого: «Что ты делал в подъезде?». Он ответил, мол, жутко замерз и грел руки от батареи. Не знаю почему, но в этот момент у меня что-то екнуло. Я настояла, чтобы мне дали машину и оперуполномоченного. Мы поехали осматривать подъезд.
– Батарея была холодной?
– Ее там вообще не оказалась. Вот такая маленькая зацепка может стать ключевой в деле.
– Ваше самое крупное дело?
– Расскажу два запомнившихся.
2006 год. На территории Тюмени орудовала банда скинхедов. Двенадцать молодых людей сплотились, чтобы «очистить нацию». Были среди них и несовершеннолетние. Жертв выбирали по национальному признаку, выслеживали и жестоко избивали. Одного человека убили. Одному, чтобы запугать, на голове вырезали часть кожи с волосами. Объем уголовного дела был огромный. Я даже не буду врать сколько томов. В итоге всех фигурантов арестовали. Осудили за убийство и экстремизм. Дело было очень громкое. Нам даже за него премию дали. Наверное, тысячи по три (смеется).
А второе дело – пару лет назад в Надымском районе. В поселке Пангоды двое молодых людей пытались сбыть полтора килограмма спайса. Причем они его не продавали, а хотели выменять на хороший автомобиль. Это была масштабная операция, с «внедрением». Наш сотрудник играл роль «покупателя». Ему предоставили солидное авто. Он встречался с преступниками, обсуждал детали «сделки». После задержания мы изъяли у них еще полкилограмма наркотиков. В итоге их посадили. Одного на пятнадцать, другого на десять лет. У одного из них буквально за неделю до задержания была свадьба. Жена приходила, плакала постоянно. Организатором же был другой; тот, что постарше. Он ввел своего младшего подельника в зависимость. Пытался втянуть в мелкие сбыты: дал партию наркотиков. А этот в какой-то момент испугался, что за ним ведется наблюдение, и рассеял эту партию на озере. Организатор поставил его на счетчик. А после того, как появилась такая большая партия, сделал другое предложение: помочь поменять наркотики на авто и разойтись.
– Вы про жену с чувством рассказывали. Вообще профессия меняет? Делает жестче? Была сердобольная, стала бездушная?
– Это вы в точку. Прямо про меня сказали. Изначально было жалко каждого потерпевшего. Я всем сочувствовала. Это, конечно, и сейчас осталось, но в гораздо меньшей степени. Полностью человечность искоренить невозможно. Профессиональная деформация личности происходит. Это однозначно. И духовная деградация тоже. Прочла где-то, что больше пяти лет в следствии работать нельзя. Не знаю, насколько это верно. Но чувство жалости притупляется. Элементарно, когда на вскрытия хожу, а там детки, бывает даже груднички. Это несчастные случаи, как правило. И я смотрю на тело, как на предмет, а не как на ребенка. Тут же ловлю себя на мысли, что стала бесчувственной. Но с другой стороны понимаю, если буду плакать над каждым трупом, то просто сойду с ума.
– Может, у вас какие-то увлечения есть?
– Не поверите, нет. Я всегда шучу по этому поводу. Кроме как «сажать» преступников, я больше ничего не умею. Хотя вышиваю иногда. Опять же… крестиком (смеется).
– Женщина-следователь отличается от остальных женщин?
– Я очень консервативна. Не люблю менять свои привычки и круг своего общения. Люди, что со мной рядом, должны быть проверены временем. Ну, и я не смогла бы быть домохозяйкой. Можно сказать, что и ребенка я родила по необходимости. Только потому, что так надо, так заведено. Второго я уже не рожу. Хотя сама из многодетной семьи. Нас у мамы шестеро.
– Работа у вас стрессовая?
– Безусловно. Само преступление – уже стрессовая ситуация.
Потом, выезд на осмотр трупа. Я это смогла сразу, потому что чуть-чуть повернута на своей профессии. Без проблем осматривала, измеряла, брала мазки. А вот сестра моя так и не смогла. Выехала всего один раз. Причем человек просто умер от сердечной недостаточности. В общем, просидела она к трупу спиной, а осмотр ей диктовал судебно-медицинский эксперт.
Нервность еще вот из чего складывается. Сами знаете, как трудно с людьми работать. Кто-то останется доволен твоей работой, а кто-то абсолютно нет. Вот буквально вчера ко мне человек приходил. Это его визит пятнадцатый, наверное. Не согласен он с принятым решением, и все! И он мне это пытается доказать.
– Как стресс снимаете?
– Окна мою. Смешно, но снять психологическое напряжение мне помогает уборка. Только то, что с водой связано. Я по знаку зодиака Рак. Мою посуду, шкафчики, раковину натираю. Главное, чтобы вода текла. Мне, наверное, надо купить фонтанчик (смеется).
– Ваша дочь пойдет по вашим стопам?
– Однозначно нет. Мы обе этого не хотим. Когда я ее родила, мне часто не с кем было ее оставить. Как-то поехала я с ней на задержание. Времени было уже девять вечера. Естественно, это процесс не быстрый. Пока оформишь, задержишь, допросишь, составишь протокол. На всё уходит часа три-четыре. Я допрашивала, а ребенок по кабинету бегал. Смотрю, она стульчики паровозиком собирает, так вот друг за другом. Ладно, ребенок играет, не нудит, не канючит. Пусть. А она это себе кроватку делала. Легла на них и уснула. А потом я узнала, что у допрашиваемого открытая форма туберкулеза. В таких вот условиях дочь и росла.
Года в три она мне заявила, что «следовательницей», как я, она никогда не будет. А будет начальником, как тетя Таня – руководитель мой. Я спросила почему. Она ответила: «Тетя Таня всегда дома ночует, а ты вообще дома не живешь».
– Опасные ситуации на службе бывали?
– Была одна. Я работала с подозреваемым в совершении ряда квартирных краж. Негласно мы называли это дело «Скалолаз». Потому что жулик проникал в квартиры с крыши или верхних этажей. Люди там часто окна и балконы не закрывают, наивно думая, что из-за высоты к ним никто не залезет. Пришли двое понятых. Один из них был ранее судим. Весь в воровских наколках. Мой подозреваемый предъявил ему, мол, не по понятиям понятым идти и против него показания давать. Затеял драку. Разнимать которую пришлось мне. Хоть в кабинете и присутствовал конвой.
– Муж у вас из органов?
– Из органов. Мы познакомились с ним в 2000-м, когда я только пришла работать. Он хоть и в органах, но у него работа совсем другого плана. Со следствием вообще никак не связана. Он прекрасно меня понимает. Через сколько бы дней я домой ни пришла, у него никогда нет ко мне претензий.
Авторы
Красный Север
Журналист
Темы