обновлено: 17:33, 16 января 2024
Культура
Народные хантыйские инструменты: эта музыка будет вечной
Не за одной лишь пушниной и моржовым клыком ехали на Обдорскую ярмарку заморские путешественники и купцы. Обнаружив на обских берегах родственные народы, мадьярские гости вывезли в Европу образцы хантыйских музыкальных инструментов. С той поры прошло почти двести лет…
Время для чтения ~ 15 минут
– Во время командировки в Будапешт, где проходили финно-угорские встречи, я побывал в местном этнографическом музее. В одной из экспозиций насчитал семь нарасъюхов, одну хантыйскую скрипку, два «журавля», пять шаманских бубнов. Первые из этих инструментов в Венгрию привезли в далеком 1837 году. Я их тщательно сфотографировал и сделал замеры, — рассказывает Валентин Вальгамов, артист Культурно-делового центра окружной столицы.
Наш собеседник не только мастерски исполняет традиционные песни коренных народов Севера, но и собственноручно воссоздаёт давно вышедшие из массового употребления инструменты. В качестве образцов ему служат экспонаты будапештского музея и раритеты, найденные в селе Овгорт, где наш герой родился и вырос.
Нарасъюх в переводе с языка ханты означает «поющее дерево». На нём играют двумя руками: одной защипывают струны, другой — приглушают.
– Сначала я выступал в самодеятельности, затем меня пригласили в ансамбль «СыраСэв». В 2009 году на областном фестивале я увидел у ребят из Саранпауля (село Берёзовского района Ханты-Мансийского автономного округа. — Прим. автора) современный пятиструнный нарасъюх, в форме лодочки. Точно такой же хранился в овгортском музее, и это запало мне в душу. В том же году в очередной командировке я познакомился с Гавриилом Куниным, мастером-изготовителем народных хантыйских инструментов. Позже мы снова встретились с ним, уже в Салехарде. Он привез два нарасъюха, и один из них — небольшой, но очень звонкий, я у него купил. В придачу к нему мне достался диск с видеоуроками заслуженного работника культуры РСФСР Дмитрия Авгеева. На тех записях, по иронии судьбы, он обучал тех самых ребят из Саранпауля. Здесь надо пояснить, что и у Дмитрия Георгиевича были достойные учителя — ветераны войны, прекрасно владевшие народными хантыйскими инструментами. Он ездил по национальным посёлкам, изучал их манеру игры. Потом разработал собственную методику, занотировал народные песни и ещё в 1991 году открыл в Саранпауле музыкальную школу. Каждый год он набирал ребят, чтобы обучить их игре на старинных инструментах. Я же штудировал его видеоуроки.
– К тому времени на Ямале ещё оставались мастера игры на нарасъюхе?
– Сын бабушкиной подруги, Вениамин Лонгортов, изготавливал такие инструменты, переняв опыт у своего отца, ветерана войны Егора Лонгортова. Ещё один мастер — мой родственник Семён Вальгамов (Водюм ики). Кроме того, недалеко от деревни Азовы жил Лоров Еприн, а в Катравоже — Даниил Китаев, который раньше работал на радио. Его отец тоже прекрасно играл на инструментах ханты.
– Выходит, преемственность не прерывалась…
– Совершенно верно! Издревле, готовясь к медвежьему празднику, наши предки создавали инструменты, исполняли ритуальные наигрыши. Медвежья шкура, как оберег, оставалась у рода, чей представитель добыл зверя, а инструменты убирались на чердак или в лабаз. К следующему медвежьему празднику он готовил новые, а старые, освящённые, так и оставались неприкосновенны. Играть на них уже не разрешалось. Вот так и жила в веках народная инструментальная культура. К сожалению, с приходом советской власти сакральные традиции северян подверглись гонениям. Медвежьи праздники проводились, но только в глуши, подальше от посторонних глаз. Один знакомый рассказывал мне, как после войны, будучи ребенком, ездил с отцом по реке Носьёхан в сторону Березовского района. Там, в каком-то урмане, проходил медвежий праздник, и один из его участников, Егор Максимович Лонгортов, очень красиво играл на нарасъюхе.
– Когда народ ханты снова смог открыто проводить свои праздники?
– В 1980–1990-х годах все запреты сняли, и на свой страх и риск работники культуры стали выносить всё, связанное с шаманизмом и медвежьими игрищами, на сцену, приглашали самих исполнителей, учились у них. Десять лет назад мы снова встретились с Гавриилом Куниным. Я сказал ему: «Гавриил, в нашем музее я видел инструменты на оленьих или лосиных жилах, а современные — все на струнах. Давай сделаем инструменты на жилах, чтобы услышать первоначальный звук!» И он согласился. С него был корпус инструмента, с меня — жилы, которые я должен был где-нибудь раздобыть. Договорились встретиться в Салехарде. У моего дяди в тот год была лицензия на лося, которого он добыл, а жилы со спины пошли на мой проект. Но в 2013 году, увы, Гавриил Захарович погиб, купаясь в реке, и наша задумка осталась нереализованной. Хотя струны я сплёл.
– А как именно готовятся жилы для музыкальных инструментов?
– Всего у нарасъюха пять струн. Самая тонкая состоит из трёх сплетённых жил, за ней идёт струна из четырёх, затем из пяти и так далее. Но сам корпус инструмента я до поры до времени не знал, как сделать. Тогда моя тётя Антонина Ануфриева (Шиянова), ныне покойная, предложила съездить в Ханты-Мансийск, на финно-угорский фестиваль «Живущие по солнцу». Там намечался семинар по изготовлению музыкальных инструментов. Я отправился туда в командировку, взяв с собой рабочие инструменты — стамески, точило, нож. В итоге и на сцене выступил, и прошёл обучение. В тот год там мастерили хантыйскую скрипку, и я внимательно смотрел, как знатный мастер, Сергей Кечимов из Сургутского района, рубил топором заготовку. Набравшись опыта, я изготовил скрипку со струнами из конского волоса и нарасъюх, но пока без струн. И когда я уже собирался их натянуть, одна родственница мне подсказала, что сначала струны нужно пропитать осетровым клеем. За этим я отправился в Горнокнязевск, где местные бабушки из рода князя Тайшина сделали мне клей из кусочка кишки осетра. Вместе мы пропитали все пять струн из жил этим клеем, разложили на мешковине, чтобы они подсохли. А уже в Салехарде вместе с Анатолием Сотруевым, местным мастером-преподавателем, эти струны натянули. После мне осталось только настроить инструмент.
– Помимо нарасъюха, какие ещё хантыйские музыкальные инструменты вы освоили?
– Девятиструнный «журавль». Он похож на арфу, а украшением ему служит голова лебедя или стерха, потому он так и называется. Хотя оголовки могут быть и другими, к примеру, в виде утиных и лошадиных голов — как на экспонатах из будапештского музея… Инструмент вырезается из корня кедра. Подходящий материал я нашел среди пеньков противопожарной полосы близ Овгорта. Полгода этот корень подсыхал, прежде чем я взялся за стамеску. Играть на «журавле» я тогда ещё не умел и отправился в Берёзово на семинар Дмитрия Агеева. Там и получил первые навыки, запомнил несколько наигрышей. Кстати, со мной туда ездила вся моя семья — жена освоила старинные элементы хантыйского танца, а старший сын играл на бубне. В том же 2017 году я объехал почти всю Эстонию (Эстонцы — народ финно-угорского происхождения. — Прим. автора) и таки нашел один старый нарасъюх. Итак, первого «журавля» я изготовил в 2017 году, ещё двух — в 2022 году и одного в 2023-м. Я стремлюсь, чтобы сделанные мною инструменты были не только красивы, но и звучали как надо.
– Получается, народ ханты сохранил одну из древнейших музыкально-инструментальных культур?
– Да. На территории Горного Алтая и Монголии, где были обнаружены Пазырыкские курганы, археологи нашли древний «журавль» в форме ладьи. Представляете, его возраст — пять тысяч лет! Он покоился в одном из захоронений, в половинчатом срубе из больших деревьев. Этнографы сошлись во мнении, что эта древняя арфа имеет прямое отношение к хантыйской культуре. У алтайских народов такого инструмента нет. Предполагается, что древние ханты шли с Южного Урала по Оби и проходили через Алтай, где Бия и Катунь сливаются в общее русло Оби. Там исток нашей великой реки. Туда мы ездили с семьёй, чтобы увидеть место её рождения и поклониться.
– Теперь вы тоже мастер, а заказы есть?
– В прошлом году довелось выполнять заказ для салехардской Школы искусств: сделал четыре нарасъюха, скрипку и два «журавля». В этом году тоже не сидел без дела, отправил в Муравленко «журавля» в виде стерха, нарасъюх, томран костяной, «оленье копытце», «оленьи рожки» с бубенчиками, шейкер из птичьего зоба, колотушку-трещётку с оленьим мехом — целый ансамбль! Заказчикам всё понравилось. А первого «журавля», которого я выточил в 2017 году, у меня выпросил Тазовский музей. Прежде чем его передать, я заменил обычные струны на жилы и увеличил их число до тринадцати. Кстати, нарасъюх они тоже просили — я им сделал, а колки изготовил по старинному оленеводческому методу — из утиных косточек. Из Питляра тоже обращались — отправил им нарасъюх. И из родного Овгорта был заказ от главы посёлка — для его сына тоже сделал. Это ведь моя мечта, чтобы на родной земле не смолкал наш хантыйский нарасъюх.
– Коллеги отмечают ваш музыкальный слух. Говорят, что по старым пленочным записям вы безупречно воспроизводите старинные напевы. Этот дар вам перешел по наследству?
– Моя бабушка, мамина мама, Нина Салтыкова (Шиянова), в 50-60-е годы прошлого века работала в ОДКНС, была солисткой хора. Её труд отмечен благодарственными письмами и почётными грамотами. А ещё я как-то разговорился с хорошим знакомым, нашим соседом из Овгорта, Макаром Ивановичем. Спросил, помнит ли он моего деда по отцовской линии? Он ответил, что да, помнит хорошо. Но ещё больше запомнился ему мой прадед, Мирон Вальгамов (Мирунь ики). Выше по течению Сыни — от Овгорта в сторону Уральских гор — стоят несколько рыбацких деревень. В каждой жил свой род: Макаровы, Куртямовы, Лонгортовы, Вальгамовы, Пугурчины, Талигины, Еприны. Было так определено ещё при князе Артанзееве. А другие фамилии селились в Овгорте. И рассказывал Макар Иванович, ныне уже покойный, что в хорошую морозную погоду было слышно, как из соседней деревни — Вальгамовых — звучал зычный шаманский бубен. И ещё сказал Макар Иванович очень важные для меня слова: «Твой прадед виртуозно играл на нарасъюхе и так красиво пел! Я это помню отлично!» Узнал я это, когда и сам уже играл как на «журавле», так и на нарасъюхе. Возможно, есть генетическая память, которая через поколения тянет к какому-то ремеслу или искусству. А в нашей родовой деревне был Якты хот — «танцующий дом» с широкими дверями, где проводился медвежий праздник. Иногда мы с отцом ездим в нашу родовую деревню, часть домов ещё сохранились. Мы ставим угощения возле старого дома прадеда, внутри которого уже растёт берёза, а рядом — лиственница. Отдаём дань уважения предкам. А еще ко мне как-то подошла дочь Макара Ивановича — Федосья Лельхова (Лонгортова) — и сказала: «Папа всегда вспоминал твоего прадеда, Мирона Петровича, который почти до ста лет дожил и владел самой виртуозной игрой на нарасъюхе». Меня эти слова очень вдохновили. Уже тринадцать лет я занимаюсь игрой на народных инструментах и вижу большой интерес к нашей музыке. Планирую и своих сыновей обучать, мечтаю сделать детский «журавль».
– О чём поётся в старинных песнях народа ханты?
– Вот слова одной из них: «Выехал на Обь на рыбалку летом, солнце на волнах блестит, а волны как осетровые спины. Тёплый воздух меня обдувает, хорошо порыбачил и даже не устал. Приезжали друзья — отдал им рыбу в обмен на новую лодку». Поём мы о нашем быте, о природе, о древних временах. История моего народа живёт в песнях, и я считаю своей миссией — сохранение хантыйской музыкальной культуры.
Текст: Нина Фальшунова
Журнал «Северяне», № 1, 2024 г.
Авторы
Красный Север
Журналист
обновлено: 17:33, 16 января 2024