Общество
Набат над Обдорском
Выражение «бить в набат», как правило, ассоциируется с народными волнениями, хотя изначально означало обычный сигнал тревоги по случаю пожара, неприятельского набега или иного чрезвычайного происшествия.
Время для чтения ~ 15 минут
Заслышав беспорядочный колокольный звон, люди бросали насущные дела, вскакивали с постелей, если дело было ночью, и неслись к церкви. Пока бежали, крестились, гадая, что за напасть приключилась.
Во времена, когда царские указы зачитывались на площадях, а правдивые вести переплетались с потоками слухов, не было лучшего способа как поднять, так и взбаламутить народ, кроме как ударить в колокол.
Злоупотребление таким способом коммуникации доставляло властям немало хлопот и головной боли. Чего стоил скандально известный Угличский колокол, созвавший народ по случаю смерти царевича Дмитрия 15 мая 1591 года. Как известно, стихийный народный сход вылился в кровавые волнения и самосуд над заподозренными в смерти мальчика.
Куда больше крови пролилось по результатам расследования этого происшествия, а сам колокол подвергся небывалой экзекуции: его сбросили с колокольни, высекли, лишили языка, уха и сослали в Сибирь — пешком, на горбу мятежных угличан. Это было столь необычно, что в 1593 году, когда колокол добрался с еле живыми мужиками, бабами и ребятишками до Тобольска, местный воевода князь Фёдор Лобанов-Ростовский приказал сделать на нем надпись: «первоссыльный неодушевленный с Углича».
Впрочем, до наших времен дошла иная надпись, фиксирующая «провинность» и дальнейшую судьбу голосистого «крамольника», успевшего обзавестись новым языком, побывать на нескольких колокольнях и пережить большой тобольский пожар 1788 года. Другие колокола оплавились, а он уцелел. Довелось ему и набатным быть, и часы отбивать, и даже звонить Благовест. Кстати, очевидцы отличали его особый «голос» — кто-то считал его резким и громким, а кто-то хвалил за сильное звучание в тихую погоду.
Неизвестный мастер волей-неволей наделил этот колокол сильной энергией, которую человек по обыкновению использовал как во благо, так и во вред.
Через триста лет по просьбе жителей Углича колокол «амнистировали» и вернули на родину.
«А не для малых между подлыми людьми драк…»
Власти хорошо понимали всю важность колокольного звона в повседневной жизни. В 1769 году императрица Екатерина Великая подписала указ, в котором детально расписывалось, когда можно применять колокольный набат. В следующем году в Берёзовском духовном правлении издали уже свой приказ церковному причту в Обдорске об использовании набатных тревог («Церкви Обдорска: летопись в документах». Вып. I: Васильевская церковь (1746–1824) / Ред. — сост. В. Я. Темплинг. — Тюмень: Мандр и К. 2005. — 360 с. — [Сибирский раритет. Вып. 6]. — с. 103–104). Церковнослужители Васильевской церкви должны бить набат только в самом крайнем случае: «… как единственно во время пожара, чрезвычайного наводнения, нападения неприятеля, разбою или паче нечаянного народного возмущения» («Церкви Обдорска...» — с. 104).
За нарушение полагался штраф и административный арест. Ударить в набат можно было только после разрешения «командира». Приводились в указе и примеры ненадлежащего использования, чтобы злоупотреблений не было: «… а не для малых между подлыми людьми случающихся в пьянстве драк, которые могут прекращены быть военными людьми…» («Церкви Обдорска...» — с. 104).
Первые колокола на полярном круге
Когда в Обдорске впервые зазвонили колокола, доподлинно неизвестно. Официальные документы гласят: «церковь по надлежащему чиноположению генваря перваго дня сего 1751 году освящена» («Церкви Обдорска…» — с. 50).
То есть церковь в Обдорске наконец-то официально заработала. Какие колокола и сколько их было, неизвестно, но можно даже не сомневаться — над Обдорском набат звучал не один раз. Одно из самых ярких упоминаний о подобном случае оставил Дмитрий Носилов в книге «На Новой Земле». Причем не обошлось без мистики.
Однажды Носилов услышал весьма дивную историю от одного из старожилов. Тот утверждал: как-то рано утром все село проснулось от тревожного набата. Сначала все подумали, горит чей-то дом, но, когда прибежали к храму Петра и Павла, выяснилось еще более страшное — храм ограбили. Следы циничного злодейства были налицо: на полу разбитая кружка для подаяния, пропал крест, какая-то серебряная вещь. В селе людей было мало, все знали друг друга как облупленных, никто, даже политические ссыльные, не решился бы на такой низкий поступок.
Розыск между тем ни к чему не привел. Расспросы среди остяков и самоедов тоже результата не дали. Носилов заинтересованно слушал, и тут разговорившийся старичок добавил: «Пожалуй, так бы это дело и кануло в воду, если бы не объявился сам преступник. Не знаю, что его это заставило сделать: совесть ли его мучила уж очень или просто пришел он к сознанию, что сделал великий перед Господом грех, только пришел к начальству и сознался. «Я, — говорит, — виноват, я был в храме…» (Носилов К. Д. «На Новой Земле: Очерки и наброски». Тюмень: СофтДизайн, 1997 г. — с. 320).
Воришку — им оказался местный самоед — подробно расспросили и выяснили любопытные подробности. Проникнув в ночной храм, злоумышленник испытал приступ ужаса, но быстро успокоился, пробрался на алтарь и стал там шарить в поисках денег или ценных вещей: «что попадет ценное — за пазуху, что не нужно — оставит. Сколько ни рылся, а денег все не было» (Носилов К.Д. «На Новой Земле: Очерки и наброски». — С. 320–321). Наконец, мужчина нашел церковную кружку и разбил ее топором. Деньги так и посыпались на пол. Злодей быстро рассовал пятаки да гривенники по карманам и решил — мало! Тогда он направился к иконе Николая Чудотворца — пожалуй, самого почитаемого тундровиками святого. Знал алчный, что его соплеменники да остальные горожане регулярно оставляют у образа пожертвования. И вот он уже замахнулся топором, чтобы разбить кубышку. Но дальше началось что-то странное. Вор неожиданно услышал голос: «Ну, будет тебе, набрался, уходи…»
Сначала мужчина подумал, что в храм пришел сторож, оглянулся, но никого не было. Только он и освещаемые неяркими лампадками образа. И тут воришка увидел суровый взгляд с иконы, Николай Чудотворец смотрел ему прямо в душу. Самоед не помнил, как убежал из храма. Страх поселился в его сердце, и он не выдержал — пришел и покаялся в содеянном. Власти снова провели следствие; оказалось, следы на полу «под его ногу», да оброненный под иконой топор тоже принадлежал ему.
Впрочем, церковь грабили и ранее, но в набат били только по этому случаю.
Звон, треск огня и бескрайнее северное сияние
Еще одно яркое, но уже кровавое упоминание о взбудоражившем Обдорск набате есть в рукописи Иосифа Волкова «Борьба за власть Советов».
В конце января 1921 года полыхнуло грандиозное Западно-Сибирское восстание. Оно охватило территорию Тюменской, Омской, Челябинской, Екатеринбургской губерний РСФСР. В советской историографии его называли «кулацко-эсеровским мятежом», но сути дела это не меняет.
Положение большевиков в Обдорске в ту пору было шатким. Как-то мартовской ночью тишину взорвал гул набата. Какое-то время никто не мог понять, кто и зачем ударил в колокола. Оказалось, пылал дом купца Слободского, стоявший там, где ныне начинается улица Республики. Его хозяин находился у большевиков в заложниках. Волков, начальник местной радиостанции, писал об этом так:
«Освещая всю прибрежную часть города, пылало огромное пламя пожара. На улицах было тихо, морозно и безлюдно. Треск огня и людской шум разносились далеко в тундру. А на чистом, без единого облачка небе разгорелось полярное сияние невиданной красоты. Оно мгновенно возникало, ширилось, занимая до трех четвертей неба, играло и переливалось такими причудливыми цветами и огнями, что невозможно выразить никакими словами» (Волков И. П. «Борьба за власть Советов». В двух томах. 1964. — С. 108. Рукопись хранится в фондах МВК имени И. С. Шемановского).
Наверное, так же гудел набат, созывая жителей, когда в мае 1908 года сгорел дом, где размещалась православная миссия, руководимая миссионером Иваном Шемановским (Иринархом). Вот только северного сияния не было, а мела сильная пурга (Игумен Иринарх (И. С. Шемановский). «Несчастье Обдорской миссии» / «Православный Благовестник», № 19, октябрь, 1908 год. Том III. Книжка 1-я — с. 126–128).
Расстрел у церковных стен
Буквально через неделю, но уже днем, 17 марта 1921 года, над заснеженными улочками села вновь раздался будоражащий колокольный звон. Обдоряне в страхе побросали свои дела и выбежали на улицу. Оказалось, это уже не пожар, а гораздо хуже. То здесь, то там грохотали выстрелы. Началось восстание недовольных советской властью в Обдорске.
«Тревожно гудел набат. Где-то стреляли. Кто? В кого? Изредка над нашими головами взвизгивали пули» (Волков И. П. «Борьба за власть Советов». В двух томах. 1964. — С. 124. Рукопись хранится в фондах МВК имени И. С. Шемановского).
Сначала в набат ударили на звоннице миссионерской церкви. А позже «мелко-мелко зазвонил набат в каменном храме» Петра и Павла.
Стрельба раздавалась то на одной улице, то на другой. Было понятно только одно — в селе бунт. Волков скомандовал: «Занять боевые позиции! Узнать, почему набат!».
Со времен Углича этим вопросом задавались многие, да не все удержались от соблазна сначала покарать звонаря, а уж потом разбираться в мотивах его поступка. Так случилось и в этот раз.
Выяснилось: на каменной звоннице храма Петра и Павла находится дьякон с женой. С ходу туда ворваться не получалось, вступили в переговоры. Звонарь сначала снова ударил в набат, поднимая жителей на свою защиту, но потом согласился выйти. Прямо на ступенях храма его и расстреляли.
Разносился ли снова набат над домиками Обдорска, увы, неизвестно. В 1930-е годы колокольни порушили, церкви перепрофилировали, пришли другие времена. Впрочем, тревожные сигналы остались, но уже стали, так сказать, более технологичными, но не менее тревожащими.
Особый посланник из селения Хэ
Иногда я вспоминаю, как в середине 1990-х годов помогал молодым священнослужителям поднимать колокола на временную колокольню храма Петра и Павла в Салехарде. Вернее, это была сколоченная из досок конструкция над входом в него. Моя матушка Людмила Липатова тогда была директором краеведческого музея, и один из колоколов был у нее на балансе. К слову, и рукопись книги Волкова тоже…
В общем, не удивительно, что ее пригласили на это знаменательное мероприятие, а она позвала и меня, за что я до сих пор ей безмерно благодарен…
Мы медленно шли по тесной, крутой винтовой лестнице, сохранившейся от колокольни, потом осторожно ступали по пыльному чердаку, а далее аккуратно лезли с грузом по покатой крыше. Самый большой колокол весил более трехсот килограммов, остальные — ненамного меньше. Церковнослужители ловко привязывали их веревками за «уши».
Уж столько лет прошло, а яркие краски того дня до сих пор стоят у меня перед глазами. Помню, как телеоператор Сашка Мифтяев снимал нашу работу — то вперед забегал, то отставал. Он постоянно рисковал, выискивая удачные кадры.
Кстати, тот из колоколов, что прежде хранился в музее, до революции висел на звоннице Никольского храма в селении Хэ. Намоленное место. Несколько десятилетий там жил кто-нибудь из обдорских миссионеров. А в 1927–1930 годах Хэ был местом ссылки Местоблюстителя Патриаршего престола священномученика Петра (Полянского).
Откуда были взяты еще два колокола, я не знаю, но помню, как все они разом зазвучали под высоким северным небом. Сидя рядом со звонарем, я долго любовался редкими облаками и пронзительной синевой нашего северного летнего неба, а потом вдруг глянул вниз: немногочисленные салехардцы, которым повезло оказаться в тот исторический момент на церковной площади, заинтересованно смотрели вверх. Они слушали мелодичные переливы колоколов и всматривались в одухотворенное лицо молодого звонаря. А кое-кто даже начал несмело креститься.
Текст: Всеволод Липатов
Журнал «Северяне», № 2, 2024 г.
