Общество
Николай Ипполитов: Бронебойщик, контрразведчик, первопроходец…
Николай Тимофеевич Ипполитов — живая легенда. Если рассказывать только о его фронтовом пути, историй хватит на повесть о настоящем человеке. А если присовокупить рассказ о мирной послевоенной жизни и освоении нефтегазовых месторождений Ямала, получится целый роман.
Время для чтения ~ 25 минут
Как и многие представители советской молодежи, мой собеседник мечтал быть летчиком, сбивать вражеские самолёты. Вместо этого ему пришлось окапываться и жечь немецкие танки. Войну он начал командиром учебного взвода, а окончил офицером Смерша. А впереди была еще долгая гражданская жизнь…
Готов бегать и после столетия!
Сейчас Николаю Тимофеевичу 98 лет. Каждое утро он делает зарядку, занимается на беговой дорожке и велотренажере — готовится к летнему сезону. А еще он вспоминает, как бегал на площадь в Рыбинске смотреть на первый сбитый фашистский самолет. В этот город Ипполитовы перебрались из-под Ленинграда после гибели отца — красного кавалериста, павшего в 1925 году в бою с басмачами. Мама одна поднимала четверых детей, а тут еще и голод 30-х годов…
Сразу после начала войны Николай Ипполитов отправился с друзьями-однокашниками в военкомат проситься на фронт. Война разбросала пацанов по разным местам. После Победы Николай встретил живым только одного из семи товарищей...
Службу он начинал в Куйбышевском училище, где готовили в том числе и летчиков. До войны Коля в аэроклуб ходил, освоил управление планером, мечтал стать летчиком, как двоюродный брат, Герой Советского Союза. Но пришел сентябрь, курсантам пора принимать присягу, а Ипполитова вызывает начальник училища:
– Тебе же нет еще 18 лет?
– Не знаю, — не моргнув, соврал наш герой. — А в документах указано, что день рождения только в декабре…
Танки над головой
И отправился Коля в Забайкалье, а оттуда в учебный городок в Монголии. Уже став лейтенантом, командовал там учебным противотанковым взводом, а потом и ротой. Учил молодых бойцов бить немецкие танки.
– Готовились так: рыли окоп, сажали в него бойца и прогоняли над ним танк. Боец должен был пропустить тридцатьчетверку над собой и метнуть ей в корму две гранаты. Молодые солдаты, конечно, боялись. Приходилось воздействовать личным примером. Беру гранаты — и в окоп. Танк на тебя идет — страшно очень. Мне самому тогда всего-то девятнадцать лет было. Хоть и понимаешь, что ничего не будет, а всё равно жутко над собой такую громадину пропускать. Но бойцы смотрели на меня и успокаивались, — вспоминает Ипполитов.
Пока шла война, мой собеседник учил новобранцев бить танки из противотанковых ружей — по ходовой части, двигательным отсекам да смотровым щелям. Ружьё, кстати, весило более семнадцати килограммов, и это не считая боекомплекта!
Приходилось ездить по фронтам, готовить бойцов на месте. Лейтенант Ипполитов стал настоящим специалистом противотанковой борьбы.
– Вот собрали новобранцев — взвод, роту. Кто они? Никто еще. Только хлеб кушать могут. Их надо учить — это винтовка, это затвор, — вспоминает ветеран. — Были и ребята с национальных окраин, они почти не говорили по-русски и из-за сильной отдачи боялись стрелять из противотанкового ружья...
На войне комичное нередко соседствует с трагичным. После сильной бомбежки он несколько суток лежал без сознания. Товарищи только начавшего выздоравливать Николая подговорили сбежать из госпиталя и даже привезли его форму. Коля охотно дал дёру, а спустя несколько дней начал стремительно лысеть, да как-то странно, на полголовы. Пришлось снова идти в госпиталь на поклон. Престарелый военврач с седыми усами сказал:
– Я тебе, Николаша, помогу. Но в этот раз обещай слушаться и самолечением не заниматься!
Намазал чем-то голову, перебинтовал и велел являться на перевязку. Через несколько дней лысина на голове стала шершавой. Волосы вернулись!
– Ну, всё, Николаша, — сказал старый военврач. — Теперь береги себя, это тебе наука…
Война, и танцы, и любовь…
Николай был офицером статным, недаром приглянулся молоденькой симпатичной связистке Насте Ивановой. И это там, где по тысяче кавалеров на одну невесту!
– Мы познакомились с ней на танцах, в Прибалтике, — вспоминает свой фронтовой роман Николай Тимофеевич. — Молодые же были, собирались группами и заводили музыку. Я и танцевать тогда не умел, пацан совсем. Там и приглянулись друг другу. Командир полка выдал справку — разрешение на брак, с печатью и подписью: мол, разрешаю жениться. С этой справкой мы прожили до шестидесятых годов. Уже в Берёзово, в Ханты-Мансийском округе, пошли в ЗАГС, чтобы официально зарегистрироваться.
Хотел «молодожён» оставить фронтовую справку на память, но работницы ЗАГСа забрали её в дело — такая невидаль!
От Монголии до Чехословакии
В 1943-м Николай вновь штурманул ВВС. Из Монголии его отправили в летное училище, но, пока ехал, очередной набор закончился, пришлось довольствоваться десантными войсками. Но и здесь Ипполитов не задержался: прошел медосмотр, получил новые документы, немного послужил и был направлен в новосибирскую школу контрразведки. А справку о годности для службы в ВДВ он хранит до сих пор.
– В школе контрразведки я проучился один год. В апреле 1945-го нашу группу — шесть человек — вызвали в Москву и после короткого инструктажа отправили в Чехословакию. В те дни армия генерала Власова шла сдаваться американцам, и никто не мог их остановить. Они просачивались через леса маленькими группами и напролом пёрли большими отрядами. Нашей задачей была разъяснительная работа среди местного населения, чтобы не помогали им. Дело не терпело отлагательства, поэтому нас попросту десантировали на маленький полевой аэродром близ какой-то деревеньки…
Там ветеран впервые увидел ванну, да еще с теплой водой, заасфальтированный деревенский двор и парадную чистоту в сельской местности. Кстати, к чехам Николай Тимофеевич до сих пор относится с уважением.
– У хозяина дочка была лет двенадцати. На равных с нами общалась. А к немцам они тогда плохо относились — уж очень сильно они им насолили. После войны я дважды бывал в Чехословакии. Заезжал в ту деревню. Хозяина в живых уже не застал. Старая хозяйка меня узнала, а молодая нет — у нее самой уже двое детей. К нам они исключительно хорошо относились…
В той деревеньке контрразведчики и Победу встретили — в три часа ночи вдруг полыхнула вся округа, началась беспорядочная стрельба, все кричат: «Ура!» Хотя сама война для старшего лейтенанта Ипполитова закончилась только 17 мая, когда была завершена Пражская наступательная операция и схвачен изменник Власов.
– Была тогда возможность в Берлин съездить, посмотреть, но мне почему-то не захотелось, — вспоминает ветеран. — Мимо деревни трехрядная дорога шла на Германию. Так она вся была забита встречными и поперечными. Кругом одни беженцы: туда идут и обратно идут. Военные едут. Одиночный транспорт не пропускали, только колонны по десять — пятнадцать машин.
В Германии фронтовик побывал уже в мирное время. Красивая страна, но в Чехословакии лучше.
Винная трагикомедия
Был еще один потешный случай: офицеры где-то раздобыли бочку местного вина. Оно, как и водится в таких случаях, ушло быстро. Угощали всех, включая хозяина дома, где остановились на постой. Потом отправили машину за добавкой. Привезли, начали разгружать, а бочка сорвалась с борта и разбилась. Вино широко разлилось по земле. Больше всех горевал чех — хозяин дома. «Ай-ай-ай!» — махал он руками чуть не плача…
А вот мародерство, самоуправство, рукоприкладство карались жестко. Местные жители сразу почувствовали — новая власть их в обиду не даст, и по любому поводу жаловались, вспоминает собеседник. Поэтому даже в Германии в частях был порядок. Да и не было у солдат большой злобы к побежденному врагу — не те особенности национального характера. К концу войны пленные немцы и вовсе вызывали брезгливую жалость — об этом вспоминают многие ветераны. Бредет такой оборвыш по дороге, в руках записка на русском языке: взят в плен таким-то, направлен в пункт сбора…
– Помню, был показательный случай, — вспоминает Николай Тимофеевич. — В саду у забора стояла яблонька. Как раз под ней остановилась машина с бойцами. Те из кузова начали яблоки прямо с ветками ломать, чтобы собрать их, пока машина не тронулась. Капитан, что со мной жил, увидел, бежит к ним, кричит: «Вы что делаете, подлецы! Зачем яблоню ломаете?!» Даже за такие проступки солдат наказывали, стремились, чтобы в отношениях с местным населением всё было по-честному.
По следам агентов абвера
Среди многотысячной массы беженцев, по словам ветерана, встречались не только мирные люди. Разведшколы абвера за годы войны подготовили тысячи агентов. Кого-то успели внедрить, но в основной массе после заброски в тылы Красной Армии они попросту разбегались, стремясь легализоваться любыми способами. Попадали такие деятели и в части действующей армии, потом воевали и даже награды получали...
– Нашу группу возглавлял опытный контрразведчик, полковник. Правда, погон он никогда не носил, старался поменьше выделяться, — вспоминает Ипполитов. — Как-то раз он прикрепил ко мне пленного — выпускника разведшколы. Поставил задачу: съездить в ближайшую воинскую часть и проверить, не внедрились ли туда однокашники этого агента. Приехали, я — к командиру, изложил суть дела. Тот объявил общее построение. Солдаты стоят, ждут команды, а мой агент за ними из окна соседнего здания наблюдает. Я рядом стою, жду. И представляешь, он узнал двоих из своей разведшколы. Их потом по-тихому задержали и допросили без лишних свидетелей. Нужно было удостовериться, что они не состоят в контакте с разведцентром и не имеют связи с другими агентами абвера.
– Вот вкратце и вся моя война, — сказал Николай Тимофеевич. — Был бы простым солдатом, может, погиб бы… Сейчас мне кажется, что нас, молодых, к концу войны немного жалели и даже берегли. Уж очень много моих сверстников полегло… Сам же я о поблажках никогда не мечтал и старался хорошо служить. Командующий армией, когда приезжал, хотел меня ординарцем к себе забрать, а я отказался… Сейчас у молодежи на войну особый взгляд. Кто-то даже думает, что это очень интересное занятие, эдакое романтическое приключение. Смотрю по телевизору — военнослужащие ведут себя очень раскованно, снимаются на видео. А на нашей войне всё было намного тяжелее…
От Нарьян-Мара до Уренгоя
От войны у нашего героя остались жена, контузия и офицерская планшетка, сохранившаяся до наших дней. Куда податься фронтовику, кроме войны ничего не видевшему? Из Чехословакии он перевелся во Львов и служил там до 1946 года. Затем поехал сдавать экзамены в Военную академию. А там кругом герои, полковники, все в орденах. Подходит к Ипполитову преподаватель:
– Ты чего приехал, экзамены сдавать?
– Да
– Пойдем, поговорим, — отвел меня в сторонку, присели. — Ну что, тебе не пройти всё равно. Сам видишь — бесполезно. Не теряй времени. Давай я тебя с хорошими людьми сведу, будешь у них работать.
Отправил меня в одно учреждение. Там говорят: «Будете производить замеры: гидрометеорологические и радиационные в различных местностях по указанию руководства из Москвы». Позже я, конечно, догадался, что эта работа была связана с атомным проектом. Высадили меня в Нарьян-Маре, провели радиосвязь. Выдали летный меховой костюм. Сижу в палатке, всё замеряю и регистрирую, потом докладываю в Москву: какая погода, осадки, радиоактивность. Вроде ничего работа, нормально платят… Сначала передислоцировались к Печоре, затем ближе к Ухте, а по прошествии нескольких лет огорошили:
– Всё, вы больше не нужны. Куда податься? Ни работы, ни зарплаты, ни кола ни двора… Когда представилась возможность, Ипполитов охотно подрядился по линии НКВД на строительство ухтинского нефтепровода, а когда объект был сдан, вновь стал никому не нужен.
– Один товарищ мне говорит: вот у нас тут партия набирается...
– Что за партия?
О быте первопроходцев
И отправился бывший смершевец весной 1955 года на Крайний Север обслуживать первые березовские и красноленинские скважины. Учитывая большой опыт работы с измерительными приборами, ему сразу предложили должность начальника партии разведочного бурения. Работал Ипполитов с замечательными людьми, легендами нефтегазовой отрасли. С Виктором Гирей, будущим генеральным директором «Таркосаленефтегаза», облетал объекты зарождающегося ТЭК.
Жили первопроходцы возле буровой в землянке, как на фронте. На нарах — солома, вместо электричества — керосиновая лампа.
– Ой, интересная жизнь была! Я первый раз в этой землянке проснулся, все шумят, кто-то анекдоты рассказывает. Слышу, кричат мне: «Вставай! Вон там ведро стоит, может, вода уже растаяла». Это рабочие снега набрали и занесли в землянку, чтобы пить да зубы чистить. Солярка в лампах горит, коптит ужасно. Кругом сажа, все черные — снегом умывались. Вот так добывался первый газ! — улыбается Ипполитов. — А иногда я в машине спал. Туда залезу, шубой прикрою голову. Под себя два спальника положу — вниз овечий, а сверху собачий — так теплее. Да что машина, нам и в снегу доводилось спать, зато все закалённые были… Однажды командировали к нам молодого специалиста. Я его поселил в машине с аппаратурой. А тут приехало большое начальство с инспекцией. Увидели, как молодой устроился, и ну возмущаться. Дескать, почему у вас человек в кунге живет? А я и говорю:
– Дайте жилье, будет там жить.
А парень услышал спор и к нам подходит. Спрашиваю его при начальстве:
– Нравится в кунге или в землянку хочешь?
– Лучше в машине.
После этого они от меня сразу отстали.
Они видели землю насквозь
– Расскажу тебе о нашей авиации, — продолжает Ипполитов. — Взлётки у нас были самые примитивные, и, привозя очередную партию специалистов, самолёты садились на укатанный снег. От трения лыж, особенно в оттепель, снег подтаивал и мгновенно замерзал после остановки самолёта. Лыжи к насту примерзали так, что он потом с места сдвинуться не мог. Был у летчиков молоток деревянный на длинной ручке — киянка. Один пилот отбивал ею лыжи от наста, второй самолет разгонял. Так что летчику с киянкой приходилось на ходу в открытую дверь самолёта запрыгивать. Так и летали на буровые…
Продолжая рассказ, ветеран охотно делится техническими подробностями.
– Я работал с каротажной машиной — дорогущая техника, четыре миллиона советских рублей стоила. Данные получались так: в скважину опускался снаряд на кабеле, внутри заложена электронная аппаратура. При подъеме включалась запись, и регистратор начинал фиксировать особенности грунтов. Мы потом эти записи разбирали с геологами из экспедиционной группы. Тут песок, тут глина, тут вода. Но если повезло, находили уголь, газ или нефть, а то и золото! Вот так я проводил каротаж на первой уренгойской скважине.
На Ямале Николай Тимофеевич проработал до 1972 года. Потом его вызвали в областной центр, в «Главтюменьгеологию». Нужно было принимать и осваивать новую аппаратуру, которую он сам же и заказывал.
– Сколько скважин мы тогда пробурили, не считал. Много. Весь Пуровский район обслуживали. Мне довелось подготовить массу специалистов. Потом кто в Сургут, кто в Нягань, кто в Красноленинск…
За эти первые скважины, за жизнь в землянках, за газ и нынешнее благосостояние Родины у Николая Тимофеевича наград больше, чем за все годы войны и службы в контрразведке. Он уже тридцать лет на пенсии, а медали всё идут. Значит, помнят ветерана и уважают!
Т-34 — последний бросок на север
– Я в технике хорошо разбираюсь. У меня же в партии было 25 машин: КрАЗы-подъемники, ЗИЛ-131 и ГАЗ-53, все напичканы дорогостоящей аппаратурой, — вспоминает Ипполитов. — Главная проблема в том, как с ними на буровую попасть, ведь ни мостов, ни дорог не было. Осенью по маршруту топографы пройдут — они будущую трассу прорубят, разметят. Затем, когда её схватит первый мороз, в путь отправляют трейлер. Он дорогу хорошенько промнет, и снова жди, пока она основательно затвердеет. И лишь после этого можно наши машины гнать.
Как-то срочно понадобилось на буровую доставить АТ-Л (артиллерийский тягач легкий, их тогда использовали вместо тракторов и вездеходов). Ехать одному нельзя — в болоте где-нибудь сядешь, пропадешь. Виктор Гиря, поразмыслив, предложил взять тягач на борт тяжелого многоцелевого вертолёта Ми-6. Погрузили, пошли на взлёт, а машина возьми да покатись. Хорошо, что шофёр был в кабине за рычагами, а то мы с тобой не беседовали бы….
А в Березово у нас были танковые тягачи, по сути, те самые тридцатьчетверки, только без башен. Обычных тракторов не хватало в те годы, приходилось задействовать армейскую технику. Так мы на Пунге (Пунгинское газоконденсатное месторождение. — Прим. авт.) две таких машины утопили. Один танк не прошел, погнали второй. А как вытаскивали? Наморозили вокруг них лед. Подогнали большую цистерну, чтобы трос через нее перекинуть и поднять многотонную махину — кранов-то не было. Ничего, с задачей справились. Потом этими танками мы буровые целиком с места на место перетаскивали. С четырех сторон цепляли — и вперед! Первые два танка тащат, еще два с боков поддерживают. Вышка 54 метра высотой, очень тяжелая. Плюс буровые трубы установлены. То еще зрелище было!
Секреты долголетия
– В чем секрет долголетия? Кто его знает… Я еще в Берёзово лыжами увлекся. Лыжня была до аэродрома — сам протоптал. По дороге горка метров двенадцать высотой. Я там оборудовал спуск, а в конце — трамплин. Мне нравилось с него прыгать. И вот бывало бегу по лыжне, смотрю, кто-то меня догоняет. А я нарочно сверху по лыжне на трамплин выйду и перед ним резко в сторону сойду. А человек с разгона за мной по прямой — и сразу на трамплин. Только ноги в воздухе мелькнут. Кричу ему:
– Ну что, жив?
– Жив.
Хулиганил я по молодости…
В Уренгое наш домик стоял недалеко от озера, так мы с Толей Гальченко вставали в шесть утра и ходили по десять километров на лыжах в любой мороз, а летом плавали.
Когда с Севера приехал, в Тюмени жил на улице Геологоразведчиков, и тоже каждое утро вдоль железной дороги десять километров ходил на лыжах. А летом бегал на котлованы, из которых брали глину, купаться…
Николай Тимофеевич и сейчас придерживается спортивного образа жизни. На лыжах он, конечно, уже не ходит. Но регулярно занимается дома на тренажерах. А летом ездит на «Жигулях» на дачу. Это уже шестая его машина. А первой была «Волга» ГАЗ-21, которую он купил в 1966 году «по блату» после того, как зафонтанировала первая уренгойская скважина Р-2. Большое видится на расстоянии
– С чем связаны самые яркие воспоминания? Конечно, с газом! То, как сильно он облагораживает быт, я видел еще в войну в Чехословакии. У них на улицах газовое освещение, чистота. А у нас здесь грязь по колено, трактор не везде проедет… Сейчас, конечно, хорошо стало. Я лет пять назад был в Уренгое — как же сильно он изменился! Раньше ходили по доскам — на одну ступишь, другая по лбу бьет. Теперь дорожки асфальтовые. Школа хорошая, Дом культуры прекрасный, мост через Пур построен… А что было во времена моей молодости в Берёзово, в Хантах, в Надыме? Техника, даже очень мощная, могла пройти по тем землям только «веревочкой», отстанешь — пропадешь! А сейчас повсюду растут многоэтажки, торговые центры, детсады, и везде сплошная газификация. Это ж настоящее счастье, что природа наделила нашу страну таким богатством!
Пока мы беседовали, Николаю Тимофеевичу позвонила его внучка Настя, интересовалась здоровьем дедушки. У неё, кроме него, никого нет: рано умерла мама, несколько лет назад скоропостижно скончался отец — младший сын Ипполитова. За плечами Николая Тимофеевича великая жизнь, каждого отрезка которой с лихвой хватило бы любому. 98 лет — это стаж! Одни люди тихо живут и тихо уходят, а другие становятся легендой при жизни.
Текст: Иван Бычков
Журнал «Северяне», №3, 2022 г.
