обновлено: 06:46, 04 марта 2024
Общество
Станислав Караченцев: «Когда впервые увидел минералы, я аж задрожал». Часть 1
На его счету два открытых месторождения, и его имя указано в учебниках географии Ямало-Ненецкого автономного округа. Станислав Караченцев — человек-легенда.
Время для чтения ~ 22 минуты
Печатается в сокращении. Материал подготовлен в рамках проекта Музейно-выставочного комплекса имени И.С. Шемановского «Предметный разговор» (portmvk.yanao.ru).
Нам довелось встретиться лично в августе прошлого года. На тот момент Станиславу Георгиевичу было почти 94 года — уже одна эта цифра восхищает. А ещё — великолепное чувство юмора, тонкая самоирония, широта кругозора, интерес ко всему происходящему, оптимизм, отличная память. В таком возрасте сам водит машину! На вопрос, как реагируют сотрудники ДПС, смеётся, говорит — просят с ним сфотографироваться. Речь у моего собеседника живая, колоритная. И чтобы передать её наиболее полно, большая часть материала — от первого лица, с минимумом редакторских правок.
Детство под бомбёжками
Родился я в станице Убеженской, в 17 км от Армавира. В свидетельстве о рождении была длинная замысловатая запись «Кубано-Черноморская советская республика, станица Убеженская», а внизу примечание «ребёнок родился в совбольнице города Армавира». Из Армавира везли меня, как потом родители говорили, на тачанке. Как ни странно, я помню капли воды, которые мне попадали в лицо. Маму спрашивал: «Правда, так было?» Она ответила: «Да». Видимо, меня настолько брызги поразили…
В семье был ещё младший брат. Отец Георгий Исаакович был кадровым военным с 1932 года. Мама Евдокия Ивановна преподавала в начальных классах, была воспитателем детского сада. Отца часто перебрасывали с места на место в пределах Северо-Кавказского военного округа: Армавир, Сочи, Орджоникидзе (Владикавказ), Усть-Лабинск, Кропоткин и так далее. Перед самой войной воинская часть базировалась в Сочи, в районе посёлка Мамайка, входила в состав казачьей дивизии, поэтому родитель мой ходил в черкеске.
Станислав Караченцев внёс большой вклад в изучение севера Урала. Был начальником Полярно-Уральской экспедиции с 1963 по 1965 годы и с 1979-го по 1984-й. За время работы открыл два месторождения: железорудное Юнь-Ягинской группы и редкоземельных металлов Тайкеусской группы. Такими достижениями могут похвастаться лишь ещё двое выдающихся геологов: Георгий Пономарёв и Георгий Софронов.
Уже с фронта отец написал одному из моих дедов, мол, вывезите семью — если вдруг Турция взбеленится, то в Сочи они сразу же попадут под удар. Дед приехал, нас забрал. Каким-то образом быстренько военкомат квартиру выделил в Армавире.
Когда начались «ковровые бомбардировки», мы все такое испытали! Через каждые два часа налёт, причём методично — квартал за кварталом. Под бомбёжками прожили больше месяца. В городе бомбоубежищ не было, успели сделать только щели, в которых прятались люди. Запомнилось, когда буквально возле ворот упал снаряд. Мы зашли домой, а в окнах ни одного стекла, у противоположной стены осколками усеяны кровать и диванчик. На столе стояла керосиновая лампа — целенькая абсолютно, не тронутая. Ещё врезался в память пожар на складах с автомобильными покрышками. Такая копоть, такая гарь стояла, город был затянут чернотой.
На новое место жительства, в станицу Ильич, мы приехали перед самым началом оккупации в 1942 году, там как раз шла уборка хлеба. Тогда методика другая была: комбайнов-то не было, одни молотилки. Косили косами механическими на конской или на бычьей тяге.
То, что мама с собой смогла взять, меняла. Ну, и сама вкалывала, ходила в поле. Она женщина была крепкая, по-настоящему крестьянского воспитания. После войны её наградили медалью «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны».
Военная неразбериха
Немцев во время оккупации у нас не было, только группа румын и местные полицаи. Румыны периодически проходили по хутору, собирали дань: «куры, яйки, млеко». Жили они в другом месте, к нам приезжали нечасто. Занятий в школе в это время не проводилось.
Действовал партизанский отряд, среди партизан был такой Стаценко. Сколько потом ни пытался найти его следы — бесполезно. Когда он через хутор проезжал, я попросился к нему. Но мне сказали, что там пацанам делать нечего. Уехал отряд вверх по Куве. Потом немцы из миномётов обстреляли это место. А так интенсивных боёв не было.
В 1943 году канонада стала всё явственнее, грохот чуть не целыми днями стоял. Потом тишина наступила. Кто-то по хутору проскакал, кинул клич: «Все к правлению!» Народ собрался. А там какие-то бойкие хлопцы в папахах, на тачанках, верхом на конях.
– Всё, — говорят, — немцев нет. Мы вернулись. Сталина нет, Ворошилова нет. Всеми войсками командуют генерал Деникин, генерал Краснов.
У людей вообще головы ворочаться начали (смеётся). Никто ничего не поймёт. Помахали папахами и ускакали. На второй день появляются люди в погонах, мы-то и не знали, что в Красной Армии погоны ввели (до 1943 года в РККА носили петлицы вместо погон. — Прим. автора), начинают объяснять, мол, никого не слушайте, это какие-то босяки воду баламутят.
Тех, кто служил немцам, стали отлавливать и в кутузку. В станице Удобной что-то вроде тюрьмы сделали, попало туда несколько наших хуторян. Они однажды учинили побег. Истребительные батальоны потом гонялись за ними. Нескольких человек убили, некоторые убежали — прятались в лесах.
Однажды мы с приятелем получили задание — подготовить к посеву почву на Чёрном пару. У каждого по паре волов. Взяли борону, набросали курузяни (стволы кукурузы), чтобы зубья от борон не впивались. Только собрались бороны переворачивать, смотрим — из лесу выходят мужики, за спиной винтовки торчат. Мы с другом как дёрнули оттуда. И быки наши поняли, что удирать надо. Километра четыре неслись как ошалелые. Видимо, мужикам тем надо было что-то — могли быка зарезать, и сиди-питайся. Их потом поймали, посадили.
Ели мы в основном картошку. Что такое хлеб, практически не знали. Из картофельных очисток пекли лепёшки. Если картошка была крахмалистая, из неё шикарнейшие блины получались. Фрукты были, овощи выращивали.
Мог стать моряком
Когда наши вернулись, дед прислал письмо, чтобы я топал в Армавир. Он тогда завучем или директором в школе был. Во время оккупации не работал, существовал полулегально. И я пошёл. У мамы моей чуть ли не в каждой станице родственники или хорошие знакомые. Она всем написала письма. Говорит, мол, иди потихоньку, тебя везде примут. И действительно шёл удачно: где-то подвода подцепит, где-то машина. Добирался до Армавира несколько дней. С собой была полусухая мамалыга и что-то из одежды.
Добрался до 1 сентября. Это, наверное, 5 класс был. От своих немножко отстал — год практически пропустил, пришлось навёрстывать. После седьмого класса встал вопрос, что делать. Ринулся в военкомат. Все комиссии прошёл, получил направление в Бакинское военно-морское подготовительное училище. Был курсантом два года.
До конца не доучился, подозреваю, что из-за сложности с отцом — он был в плену во время войны. Попал туда на Украине, когда вынужденно оставили Киев. Вместе с остатками бойцов организовал воинскую часть, его выбрали комиссаром. Решили пробираться к своим. Шли неделю — уставшие, загнанные. Как он мне рассказывал, провели разведку. «Разведчики» сказали, что немцев нет. И только грохнулись отдыхать — немцы. Попали в плен почти на три года. Дважды пытались бежать. Не получилось.
В тот год, когда он вернулся, мы должны были идти в Иран на практику. Меня вдруг вызывают и говорят, что мне дают отпуск. В Иран не попал. Страшно жалел, потому что весь курс туда отправился — шли под парусами по маршруту Баку-Пехлеви.
Отцу предложили на БАМ ехать. А он еле ходит — какой БАМ? Его списали, хотя из армии не выгнали и не посадили. Он долго проходил проверку, никаких грехов за ним не нашли. В МВД предлагали работать, но не пошёл по состоянию здоровья: «Я же командир, должен показывать пример. А кому я сейчас что могу показать». Он действительно тогда был как скелет, обтянутый кожей.
Мне из училища предложили уйти. Ушёл, но сильно расстроился, собирался писать письмо Сталину. Но мой дядька, который был связан с контрразведкой, сказал, чтобы я не лез в это дело, мол, ничего сейчас у тебя не получится.
На практике у самого Пэка
Закончил 10 классов в Армавире и поехал поступать в военно-морское училище. Сдавал литературу, математику, физику, иностранный. В иностранном мне здорово помогло моё прежнее училище. У нас там два языка было: английский и французский. В 10 классе ещё и немецкий учил. Все экзамены сдал. Но мандатная комиссия зарезала. Я чуть в панику не ударился. Тут дед мне помог, мудро рассудил.
– Ну что поделать? — говорит. — Не судьба тебе быть моряком. Географом ты быть не хочешь (он и бабушка — географы, окончили университет в Ростове), поезжай учиться на геолога.
Я собираю документы и в августе еду в Новочеркасск. Христом Богом прошу, чтобы меня допустили до экзаменов. Меня допустили. Поступал в политехнический институт на горный факультет, специальность «геология и разведка». Сразу сказали, что все вакансии на разведку заполнены, но есть места на разработку месторождений. Мне это не понравилось, но декан говорит: «Ты поступай, а там перейдёшь». Через семестр перебрался всё-таки на геологоразведочный.
Когда впервые увидел минералы, я аж задрожал. Не знаю, как получилось, но мою привязанность к минералам заметил директор институтского музея. Он привлёк меня к разбору коллекции Берлинского музея, которая досталась институту в счёт репарации.
Не скажу чтобы здорово учился, но минералы запоминал хорошо, на втором курсе был членом научно-технического общества, делал доклад. Тогда же овладел методикой, которой по программе занимались на четвёртом курсе. Минералогию сдал хорошо, профессор Кобелев даже удивлялся: «Ну, вы даёте»! Из-за этого Вербичев, он был ассистентом светила в точных методах геологии — профессора Арнольда Вильгельмовича Пэка, взял меня на практику на Тырныауз, на крупнейшее в стране вольфрамомолибденовое месторождение. Я был, конечно, наверху, нос у меня был там, на высоте (смеётся) — остальные же четверокурсники, пятикурсники.
Там впервые услышал про Полярный Урал. Сидели вечером, травили байки, и профессор говорит, что на Полярном Урале открыто молибденовое месторождение — Харбейское. Но поскольку там в основном угольщики, а уральцы дотянуться не могут — слишком далеко, собираются создать группу в Ленинграде, в Москве, которая будет этим заниматься. Я подумал: а что там делать москвичам и питерцам? (смеётся). Почему этим делом не могут заняться новочеркассцы? И спросил у него: «Арнольд Вильгельмович, а как можно попасть туда на практику?» Он говорит: «Только через Уральское управление. Посмотрю, есть ли там места». Я в ответ: «Очень вас прошу»…
Необычный Полярный Урал
У меня был приятель Жорик Михеев, постарше года на четыре, войну прошёл. В 1951 году мы с ним поехали в Уральское геологическое управление. Там Пётр Иванович Аладинский (в 1950-1959 годах был главным геологом управления. — Прим. ред). Мы сразу спекулируем тем, что ученики Пэка (смеётся). Он отвечает, мол, ничем помочь не может: «На Полярный Урал едет специальная Собская группа, она уже сформирована». Состав полностью из Свердловского горного института.
– А что же делать нам? Нам надо позарез! Это же молибден! Вокруг одни угольщики, а мы рудари!
Он предложил поехать самостоятельно — с этого года там создали управление. Мы ноги в руки. Поехали через Киров, Котлас, тогда уже была 501-я дорога до Чума. Доехали до Кирова, голодные как черти. Тратить сильно не могли, потому что деньги нужны. По дороге у всех спрашиваем, как да что.
Вышли на станции Чум, дождались лабытнангского поезда. На 106-м километре нашли управление в посёлке Полярном. Заходим в отдел кадров, сидит лысоватый дядька в офицерской форме. Капитан Абрамов. Мы уже знали, что это эмвэдэшная организация. Посмотрел он наши направления.
– Где же вас селить? — говорит.
Привёл в барак, свеженький такой, ещё не занятый. Там огромная комната, чтоб не соврать — метров 20 квадратных, если не больше. Сказал, что она будет для нас, студентов. Мы довольные: хорошо, тепло. Разместились. Дали нам матрасы, что-то ещё. Прошло часа два, стук в дверь — опять капитан Абрамов.
– Ребята, вы меня извините, у меня тут непруха. Ещё вот этих ребят поселю. Временно!
С ним заходят человека четыре или пять. Короче, к вечеру мы с Жориком оказались в уголочке. По разговору быстро поняли, что попали в какую-то блатную шайку. У них началась картёжная игра. Тут появляется молодой человек. Ей-богу, чуть старше меня, моложе Жорика, симпатичный, такая морда интеллигентная. Сел играть. Один проигрался, и этот молодой его хлестал по лицу. Тот в два раза больше, а не дёргался, стоял. Я потом спросил: «А ты что терпел-то?» — «Он в законе, я не могу его трогать. Трону, мне тут же перо в бок». Короче, это дело длилось несколько дней. Играли они под будущую зарплату. В июне-месяце — под августовскую! А потом этот, который в законе, сел и уехал. Я спрашиваю: «И что дальше?» Отвечают: «Ничего. Ему потом всё отдадут».
«Я беру Вас. Пойдёте?»
Через два дня нас начали смотреть начальники партий. В зубы только что, как лошадям, не заглядывали. Жорика Михеева присмотрел Владимир Николаевич Гессе:
– Я беру Вас. Пойдёте?
– А чем мы заниматься будем?
– Так вам же практика нужна, какая разница. Вот всем заниматься и будем. Партия изучает слюдяное месторождение.
А меня чуть было не взял Валентин Авдеевич Зайцев — на работу со стройматериалами. Но тут появляется Михаил Бельский, его партия занималась молибденом в верховьях Лонгота. Красавец-мужчина: шесть футов, косая сажень в плечах, мужественное, крупно рубленное лицо и передний зуб как-то аж винтом, и говорит, что у него есть место десятника. Сейчас так горный мастер называется.
– Будете заниматься документацией горных выработок поверхностных и уклонов, руководить самой проходкой как десятник, — поясняет он.
Ну и всё, Михеев пошёл на слюду к Гессе, я — на молибден. Сезон пробыл в партии Бельского. Очень интересно. Правда, на Харбейскую разведку не попал. Месторождение уже работало, студентов туда не брали — там были особые условия из-за наличия лагерного пункта и заключённых.
Как студент первопроходца удивил
Когда проходили уклон, замучились с проходкой. Перфораторов не было — компрессор никак не могли привезти. И вдруг кто-то Михаилу Сергеевичу сообщил, что есть такой шведский перфоратор «Ворсоб», не хочет ли он его попробовать. Бельский сказал, что не знает, что это такое. А я возьми и ляпни: «Я знаю, что это такое».
Действительно видел, как этот перфоратор работает на Тырныаузе. Мне многое в жизни дала встреча с той партией. Они проходили выработки при поисках золота в зоне окисления мышьякового сульфида — арсенопирита. При окислении это железистое соединение мышьяка даёт красную глину с образованием аурипигмента. Вкрапления золота при этом высвобождаются из глины. Этот опыт позже натолкнул меня на находку месторождения на Голубом ручье на Манитанырде. А «Ворсоб» я даже пару раз держал в руках при работе. Тяжёлая штука весом килограммов сорок. Его особенность — боязнь пыли и грязи им же образуемой. Если не делать промывку или продувку, он быстро засоряется и глохнет. В общем, я ляпнул. Бельский сказал: «Прекрасно! Ну, господа студенты, будете этим заниматься».
Работы разворачивались не только на Харбее, а во всей полосе развития амфиболовых гнейсов — в ней периодически по какой-то особой закономерности распределяются рудопроявления молибдена: Харбейское месторождение, к северо-востоку от него — Лонготеганское и Сальтальбинское, к северо-западу — Ханмейское. В общем, огромное поле, по-разному насыщенное.
Я работал на участке Лонготского месторождения. К Бельскому приезжали гости, за лето я перезнакомился со многими геологами Ленинграда, Москвы. Приезжали туда, думаю, из-за симпатии к самому Михаилу Сергеевичу. Была у нас Татьяна Константиновна Кожина из Геологического института Академии наук, кандидат наук Наталья Удовкина. Кожина занималась гранитами, Удовкина — эклогитами. Потом Юрочка Молдаванцев — питерский геолог. Там же я впервые столкнулся с так называемой спецпартией — уральской, которая занималась поисками радиоактивных веществ.
Продолжение — в следующем номере
Автор выражает огромную благодарность Игорю Геннадьевичу Перминову, ветерану Полярноуральской геологии, за помощь в подготовке материала.
Текст: Галина Карзанова, старший научный сотрудник МВК имени И.С. Шемановского
Журнал «Северяне», № 4, 2023 г.
Авторы
Красный Север
Журналист
обновлено: 06:46, 04 марта 2024