Ел снег и видел призраков. Как путешественник ушел в Пельвож и заблудился

Посреди необозримых соров и проток Оби затаилась неведомая и древняя сила. Она настороженно наблюдает за пришлым человеком из города. Летом здесь кипит рыболовная жизнь. Зимой нечто фантастическое подчас проявляет свое недовольство, пугая охотников на куропаток и топя снегоходы на гиблых льдах проток. А как относится к редким путешественникам на лыжах?

Наш коллега не планировал это выяснять, но оно само так получилось... «Красный Север» публикует невыдуманную историю, которая произошла с новоявленным жителем Салехарда абсолютно на трезвую голову. Ему слово.

Неведомые создания Крайнего Севера

...Все выходные я стараюсь проводить на лыжах, изучаю окрестности. Но вот любопытно: уже трижды я пытался пробиться на лыжах в дальнее поселение Пельвож, однако, загадочным образом что-то всегда уводило меня в сторону от цели.

Воскресенье. Второй день пути. Я пробовал в третий раз дойти до Пельвожа, потерпел фиаско и теперь пытался засветло вернуться в Салехард. Вокруг был снег, тишина и ландшафт, который упорно не менялся. Но вдруг горизонт медленно задрожал, что-то непонятное возникло совсем рядом. В толщах льда, под моими ногами, ожило нечто непознанное. Ровный, как гладь озера, сор, нарушив законы физики, поднялся к небу белеющим холмом, заслонив видневшиеся вдали заросли прибрежных ив. Чувство одиночества обострилось. Кто-то, или нечто, упорно позвал меня к соседнему островку. Я повиновался беззвучному голосу. Там стояли низкорослые фигуры в бесформенных серых одеяниях. Они словно о чем-то совещались друг с другом. Думал подойти к ним, но голова закружилась, а хлынувшая из носа кровь упала на снег, словно предупреждая быть аккуратным в своих мыслях. Я был один-одинешенек посреди бесконечных проток и островов Оби и осознал, что уже потерял веру в то, что выберусь отсюда.

Эта история назрела не вчера. Неведомые создания, порожденные мирами Крайнего Севера, выходили ко мне не в первый раз, то принимая, то отвергая меня. Я год за годом уходил все дальше в их территорию, проводя там день за днем, ночь за ночью. Началось это посреди оскалившихся утесами тундр, кривых березовых лесов и уцелевшей тайги Мурмана. Иногда нечто нечеловеческое проявляло свое недовольство. Случалось это ночами, когда тьма опускалась на кривые ветки деревьев, а сырой воздух отдавал северным холодом. Утром неведомая материя пропадала, оставив пробирающие до мурашек воспоминания. И я продолжал забираться в места, которые редко посещали люди.

Затем, из-за переезда, начались хождения в меридианы покрытой льдами и снегами низовий Оби. Я это делал, чтобы познать край, в котором оказался. Салехард, как и любой город, подталкивал к тому, чтобы выбираться из него на тихое лоно природы. Он стоит посреди малозаметных холмов, скупых лиственниц и хрупких ив, погруженный в шум дорог. Больше всего в нем бросаются в глаза портальные краны.

Как мне казалось, лежащие за пределами Салехарда веси меньше всего походили на те, посреди которых есть приют для чего-то, не относящегося к миру людей. Здесь рахитично лежат настолько ровные пространства, что речное русло трудно отделить от суши. Кроме ив, не растут деревья. Этот ландшафт не та территория, в которой есть нечто колдовское, как в мрачной, но красивой Лапландии. Но зловещая тревога таилась и на них. Хотя отголоски того, что великий страх выгонял из ивовых рощ людей, он доходил и до меня.

Фото: Михаил Пустовой

Зимой петляющая навстречу к Ледовитому океану сибирячка Обь становится дорогой, по которой ты уходишь из города, пока, с триумфом лета, не оживают великие болота и не появляются облака гнуса. И не запирают тебя с лесоболотами, окружающими Салехард. Однажды, пробившись сквозь не отличимые друг от друга соры и протоки, и потрепанный 40-градусным морозом, я выбрался в деревню Катравож. Там нудный для глаз тальник оттеснила редколесная северная, но тайга – такая родная для выходца из Лапландии. Легенды о пейзажах у дальнего поселения Пельвож разогрели мои мысли.

В результате долго плутал, пробиваясь сквозь белую мглу, ел снег, страдая от жажды. И вот, стоял сегодня посреди огромного и безымянного сора. И ждал, что решат друг с другом о моей судьбе недовольные мною древние существа в серых молыпси, словно сговорившиеся не пустить меня в Пельвож. Мною овладела глубокая апатия, а голова кружилась от подступающей снежной слепоты.

История первая. Лёд трескался, а страх проникал в мое сознание

Я сидел под большой ивой и пил остатки чая. Снежная пыль оседала на одежде. Мороз противно держал за мои руки, проникая сквозь потрепанные рукавицы. Март был в самом разгаре. Я впервые шел на лыжах в Пельвож. Уже преодолел около 15 километров из 40. Скоротечный зимний день уходил на покой. Надежды таяли. Я потратил драгоценные дневные часы на поля свежих заструг, в которые превратились обские снега, прибитые ветрами. Из-за пасмурности, слепящей глаза, заструги возникали в последнюю секунду, когда лыжи ударялись о них. Затем ударила злая и холодная пурга, и линия горизонта окончательно пропала, пока я наконец-то не свернул в протоку Харпосл, что позволило мне держаться обозначенного ощетинившимся ивняком берега.

Периодически появлялись, и тут же терялись в пороше ошметок от путика. Еще мне было любопытно встречать не похороненные снегами кусочки суши. На островах Оби – это смешанный с глиной и илом песок. Я вспоминал свое родное побережье Баренцева моря. Его тоже лижут свирепые ветра, без устали удаляя снега на десятки метров от края материка. Это напоминало мне о времени года, когда нет зимы.

Фото: Михаил Пустовой

И вот путика нет. Его стерли шторма. На востоке, в просвете пурги, смутно угадывались какое-то дьявольское очертания, то ли огромного сора, то ли залива, образованного встречей проток. Соваться туда нет желания. На западе – остров Люймасский. Звеня лыжами, я прошел протоку Харпосл. Пробивался по снежным полям, из которых торчала трава. Проваливался по пояс в сугробы, вытаскивая себя из низин, на дне которых летом оживают мелкие речки-каналы соров. Говорят, что в них тонут снегоходы. Лед там – плохой. Миновал давным-давно брошенное в середине острова маломерное судно. От этих мест тянуло мертвечиной. Я устал. Что-то водило меня кругами часами…

Смеркалось. Я был где-то на одном из островов Оби. Нос приятно защекотал аромат горящих дров. Свежий путик подвел к приюту, запрятанному в густом тальнике. Добродушный парень пах водкой, и был удивлен тем, что видит лыжника. Предложил мне кров, но я отказываюсь. Он рассказал: «Дальше на реке домик есть. Там нечистая сила. На Рождество ночевали в нем. В полночь кто-то через крышу ломится. Ветки от ветра так не шумят. Мы выбежали. Вокруг ни следа. Прыгнули на снегоходы и уехали от чертовщины подальше». Внял. И продолжил маршрут.

Тьма. Под лыжами разок треснул лед. На протоке раздались выстрелы. Я встретил охотника на куропаток. Пообщались. Он уехал бить птиц, а я понял, что не дотяну до финиша, и устроился лагерем. Ночью кто-то грубо схватил меня за ногу и тянул под землю. Я кричал. Оглядывал ивовые кущи. И кто-то смотрел на меня в ответ.

Фото: Михаил Пустовой

Утро. Слепило солнце, лился пот, из-за оттепели, и монотонно грызло чувство фиаско. Я держал курс в обратный путь. Но до этого, из-за самолюбия, часа четыре потратил на тропежку к Пельвожу. Однако ночные ветра засыпали путик. Так что, после этого у меня к концу дня был такой печальный вид, что два мужика на снегоходах предложили мне, кроме чая, еще и колбасу с хлебом. И сказали, что захватят в сани на обратном пути в Салехард. Еще я узнал, почему в этот день, уже приближаясь к городу, так часто вздрагивал от хруста льда. Протока Лоранпосл – гиблое место. Даже в январе здесь есть открытая вода.

До Гидропорта я все-таки дотянул самостоятельно – во тьме. Нагулял 60 километров. Так мне захотелось.

История вторая. Вместо Пельвожа увидел бездну и горы

Солнце. Но не оно, а злой ветер с запада зажмуривало мои глаза. В них стояли слезы от боли. Настроение было откровенно не праздничное. Я сосредоточился на очередной попытке увидеть словно заговоренный от меня Пельвожа. Меня обогнало судно на воздушной подушке и исчезло где-то в изгибах русла реки Полуй. Этот рейс двигался в глухую деревню Зелёный Яр. Я держался прибрежной акватории Салехарда. Вышел к пристани. Искал следы «Трэколов». Говорят, что их караваны регулярно отправляются в Пельвож. Сторожащий пристань рыжий мужик уверил меня, что я иду прямо по путику на поселок. Но… Есть только намеки на давнишний проход снегоходов и паршивый наст, который меня не держал.

Придерживаясь прибитого ветрами заснеженного борта то ли острова, а может быть и сора, я шел и шел. Интуитивно считал, что на верном пути. От путика давно не было и следа; я уже брел по целине, а день клонился к обеду. И вот… подозрительные мысли о том, что я плутаю, закопошились в голове. Неприятный хлад отгонял желание свериться с картой. Погода менялась. Пасмурно. Ветер. Устав, сделал привал. И узнал, что капитально сбился с курса. После долго отогревал обмороженные за время изучения карты пальцы. И еще в очертаниях обжитых ивами берегов я обнаружил человекообразные фигуры. Они наблюдали и чего-то от меня ждали, пока я, согнувшись, отогревал руки, ругаясь от боли. Потом они пропали.

Фото: Михаил Пустовой

Протока Лоранпосл. Здесь по-настоящему жутко. Присутствие чего-то постороннего ощущалось явно. И «оно» ждало меня в речной пучине. В те недели марта сугробы еще цеплялись к Оби. Площади реки и ее проток блестели ледяными зеркалами. Даже идя по насту и вонзая «лапки» лыжных палок, я слышал, как они звенели о лед. Идти так было неприятно. В некоторых местах лед далеко не такой полутораметровый, как считается, а тонкий – из-за речных ям, в которых бурлят водовороты. Говорят, что в разгар зимы на Оби есть места, в которых толщина льда не превышает пяти сантиметров. Местные их знают, а я – нет. И возможно, я порой ощущал их шестым чувством. И тогда меня прошибал липкий озноб. Обь – это кладбище для людей и свалка утонувших автомобилей и снегоходов. Бездна, в которой таится нечто не из мира людей и зверей.

Люймасский. И недели не прошло с моего крайнего визита на остров. Часы до ночи стремительно таяли, как лед в мае. Осталось палить сухие ивы, глотать кофе у костра и ждать, пока очередной котелок снега превратится в безвкусную воду. Ощущение, что я не один, не покидало меня. Кто-то словно изучал меня. Но на снегу были только следы песцов. Здоровый сон так и не приласкал меня. А утром, словно издеваясь над неудачником, расчистившийся горизонт явил мне величие отрогов Полярного Урала, и яркий северный закат, который я созерцал, подходя, на обратном пути, к древнему городу на Оби – Обдорску.

Кто-то заманивал в мир снега и льда

И снова передо мной были ровные пространства, по которым течет сибирская река и ее дети-протоки. Я вышел из Салехарда. Апрельское светило окрасило снега в бежевые оттенки. Почти все свежие путики вели в сторону Катравожа. Там ловили рыбу на чемпионате «Ямал-Медиа». Но было мне не в ту степь. Отряхивая подлип, я решительно сокращал расстояние между городом и Пельвожем. Места знакомые. Рюкзак полон еды. Есть даже книга про альпинистов «Лёд и пламень» – делать феншуй на привале. Турист должен не только страдать.

Стрелка проток Лоранпосл и Большой Харпосл. Ползет снегоход, второй – на тросе. Рыхлый снег сделал свое дело – моторы у «буранов» захлебываются. Выходной день у этих горожан не сложился. Впрочем, проблемы и у меня. Укатанный путик мимо острова Люймасский – отсутствует. Но я принял это как реальность, только глубоко войдя по свежей дорожке в огромный Харпослинский сор. Он словно затащил меня в свою исполинскую и белоснежную пасть. Моя фигура медленно передвигалась к его краю. И вот я стоял на крутом берегу Игорской Оби. Я глядел на остров Еръпухар. И спустя время попал в тупик. «Два человека выпивших проезжали, искали путь на Катравож», – общается со мной коротающий время на берегу салехардец. Прошу у него воды в термос и нахожу приключение на свою голову.

Час спустя я увидел открытое пространство на очередном участки «суши» между протоками Оби. Там вечерний морозец зацементировал снег в корку. Это обнадеживало. И обманывало. Я присел на рюкзак у озерка и… ушел по пояс в снег. Чем дальше, тем наст был неустойчивее. А сор был разряжен порослями ивы. Там где тальник – наста нет, но есть надутые ветрами сугробины. Но заросли необходимо пройти, чтобы вернуться на очередное настовое поле. Искать их во тьме – это изматывало. И хотелось пить, но воды – уже мало…. Я разбавлял ее снегом, чтобы оттянуть жажду. Психологически я осознал себя одиноким в северной глуши. Остаюсь ли я лежать на снегу, уснув навеки, или выйду к людям? Все это было в руках моего упорства. И странных следов животного. Когда я ступал ровно по ним, то больше не проваливался сквозь коварный наст в пухляк. Благодарность к неизвестному созданию боролась с шальной мыслью, что меня кто-то заманивает куда-то и зачем-то…. Следы пропали в тальнике.

И вот я был на Оби. Доска наста оседает на лед с резким вздохом. Это был жуткий звук, особенно в гиблом для людей месте сужении протоки. Здесь течение долго не дается оледенению. Какая подо мной толщина льда? Я этого не знал… Но протоку нужно оставить позади. В 25-и километрах севернее заманчиво горит небо – там тепло и спокойно. Это зарево от огней Салехарда. Наконец-то, я карабкаюсь на противоположный и крутой берег, барахтаюсь в снегу и откатываюсь назад. Потный и мокрый. Во рту противный вкус желчи. И жажда…. Я «топил» пригоршни снега в ладонях, жадно высасывая полученные капли влаги. А затем попросту грыз снег. Он сводил зубы болью.

Фото: Михаил Пустовой

Настал новый день. Ночью я наткнулся на чей-то давно не посещаемый приют. Это было большим облегчением – я вымок, и сон на морозе в сугробе был бы некстати. Но спал я плохо и вышел на маршрут уставшим. На реке лыжи проваливались под наст, и я свернул на ближайший сор. Его снега были прибиты ветрами, что облегчало движение.

Людей я не видел уже сутки. Но на островке, окруженном километрами снежных полей, застыли доисторические, как эти места, фигуры в сером. Стражи Оби решили выйти из тени. Или показаться себя, выбрав достаточно светлое время суток и одновременно мрачный непогожий день, подчеркивая свою сущность. И я почему-то подумал, что потусторонние силы не знают, как им поступить – погубить ли путника или отпустить его из своих владений? Минуты тянулись часами, а часы – бесконечностью. Пошел снег. Потом немые фигуры растворились в белой пелене, словно удовлетворенные тем, что я резко свернул с направления на Пельвож. И я вышел на уже заметаемый путик. Но нечто сильное словно не торопилось отпускать меня из своих гибельных владений. Мои глаза слепила пасмурность, а лыжи тяжело липли к снегу. Меня тянуло лечь и уснуть в этой белой тишине. Некий голос нашептывал мне такие мысли.

Но я шел. И в город я вернулся глубокой ночью. У Пельвожа оказались надежные стражи.

Авторы

Михаил Пустовой

Журналист

12:31, 27 апреля 2021

Темы