Общество
Пограничник в Таджикистане, доброволец в Донбассе, общественник в Салехарде
Александр Еперин рассказал «КС», из-за чего у него на войне сердце «скулило».
Он уверенно зашел в кабинет, в кофте болотистого цвета с нашивкой «Вежливые люди». «Что для вас значит этот логотип?» – пишу ему уже после интервью. Ответ приходит мгновенно: «вежливые люди» – военнослужащие в форме без знаков различия.
– После того, как начался путч, я решил пойти в армию, у нас тут в военкомате знакомый был, и он по моей просьбе отправил меня на Дальний Восток. Потом по собственному желанию убыл в Таджикистан. Служил в Министерстве безопасности России, в пограничных войсках, в Краснознаменном среднеазиатском пограничном округе. В 117-м Краснознаменном Московском пограничном отряде, в десантно-штурмовой маневренной группе, – он произносит это быстро, без пауз. – Службой своей я горжусь, ведь десантно-штурмовая маневренная группа считалась элитой погранвойск.
– Элитой? – переспрашиваю.
– Именно. Нас на вертушках выкидывали в зону боевых действий, чтобы мы предотвращали переходы через границу незаконных бандформирований, провоз контрабанды, наркотиков, оружия, уничтожали бандитские схроны (тайники – Прим. ред.). Захватывали высоты в горах и удерживали их, давали отпор всем врагам и держали таджикско-афганскую границу «на замке». Когда распался Советский Союз, на этой границе остались только российские пограничники и 201-я мотострелковая дивизия. Больше защищать Отечество на дальних рубежах было некому. Тогда там была гражданская война, и уже в те времена в стране и по всей Средней Азии хотели построить террористическое Исламское государство (запрещенная в России организация – Прим. ред.), образование которого нам удалось предотвратить. Если бы в тот момент там не было наших российских военных, то в Средней Азии было бы пролито много крови.
– Для меня пограничники – братья, – собеседник поясняет, что в Таджикистане война связала его дружбой со многими сослуживцами. Поэтому, когда пришла просьба помочь ребятам в Донбассе, Александр сразу откликнулся. Поехал.
– А разве нельзя было отказаться?
– Конечно, можно было. Но у нас такой характер, если есть время и возможность, то почему бы не съездить, это же святое дело – слабых защищать.
– Как близкие реагировали на ваши «командировки»? (Мой собеседник несколько раз выезжал в Донбасс. – Прим. авт.).
– А никак не реагировали, у меня мама два года не знала. Но с собой у меня был телефон, и я всегда старался быть на связи с родными. Вообще-то я говорил им, что отдыхаю в Краснодарском крае у сослуживца.
– Обманули значит.
– Отчасти да, мама у меня только в 2016 году узнала правду. Ее не стало прошлой осенью, она умерла.
ТАМ НАРОД НА РОССИЮ МОЛИТСЯ
Мы вышли на улицу. Саша курит. Да, наверное, в разговоре про жестокую войну мы почему-то смягчаем имена – не «Анастасия», а «Настя», не «Александр», а «вы-Саша-скажите».
– Курю давно, – дымит он. – Помню, как бабушка узнала, попросила: «Только маме не сообщай, не расстраивай». Мама, как узнала, советовала не говорить бабушке. А папа – бабушке и маме. А в итоге узнали все.
– Вы поедете еще раз в Донбасс? Все-таки сейчас здесь у вас супруга, семья.
– Как я туда не поеду, если это родина жены и уже моя малая родина?
– Нет, вы не поняли. Не отдыхать – воевать, – говорю.
– Никто открыто никому не скажет, что поедет воевать. И я об этом умолчу.
– Возможно ли воссоединение ДНР и ЛНР (Новороссии. – Прим. ред.) с Украиной?
Александр категорично качает головой:
– Никогда… Я там видел старушек, которые у магазина милостыню просили, они от Украины никакой помощи не получали. Проработали всю жизнь и вынуждены голодать, хоронить близких. На них смотрел – сердце «скулило». А какие разрушения населенных пунктов сотворили ВСУ (вооруженные силы Украины – Прим. ред.) в Донбассе, сколько горя принесла эта война? Слишком много уже погибло женщин, детей, стариков, ополченцев и добровольцев со всего мира, да и журналистов.
– Почему же так происходит?
– Потому что политика – грязное дело. Война идет из-за денег, власти. Я не могу всего рассказать, но… сейчас на Украине не будет сильных вспышек войны, думаю. Скажем, в ближайшие полгода точно.
– За рубежом многие винят Россию в конфликте на Украине…
– Насть, там народ на Россию молится.
– Не весь.
– Но на Донбассе именно так. Я сколько там был, не поймал ни одного косого взгляда. Все жители Новороссии говорят: «К нам приехали и нам помогают!» Люди понимают, что если бы не было добровольцев, если бы не российская гуманитарная помощь, то многим висеть на фонарных столбах в центре города.
ЛЕЧИТЬ И ВОЕВАТЬ
В памяти Александра накрепко засел один армейский эпизод. После двухмесячной операции в горах Памира, он вернулся на базу, и ему сказали: «Сань, в канцелярию зайди, посылка там тебя ждет». «Какая посылка?» – удивился он. А там, оказывается, коробка стояла вся в печатях.
– Где она только не ходила, через все пограничные отряды в Таджикистане прошла, – улыбается мой собеседник. – Открываю, а там лежат носки из собачьей шерсти, что прабабушка связала, лекарства (почему-то тогда думали, что у нас напряженка с медикаментами), конфеты, сгущенка, сигареты.
Есть и другое, что из памяти уже не вытравить. Он с теплотой вспоминает командиров Масюка, Разумовского, прапорщика Кароханова, сослуживцев и «настоящего русского боевого офицера» Басманова.
– У казармы к нам, новому пополнению из России, вышел командир ДШМГ Сергей Басманов и говорит: «Я вас учить ничему не буду. Жить захотите – научитесь». Мы от него многое узнали. Тогда я, будучи фельдшером, приспособился участвовать и в боевых действиях, и лечить.
Он молчит. Я спрашиваю.
– Многие юноши «косят» от армии, вяжут Георгиевскую ленту на кроссовки… среди нас, молодежи, патриотизм жив?
– Жив. Могу рассказать, как парни ездят на военно-полевые сборы, поисковые работы, а потом охотно идут в армию.
– То есть, считаете, что молодых учить патриотизму не нужно?
– Их нужно подводить к нему. Если по улице бесцельно шастать, то патриотизма-то особо не прибавится. Я до сих пор помню, как на День Победы шел со своими дедами на парад, и был ими сильно горд. А когда я пришел с Таджикистана, то дед стал мной гордиться.
– Страшно на войне? – я не могу не задать этот затертый до дыр вопрос.
– На любой войне страшно… После – врачи ставят военным диагнозы с таким названием, как «афганский» или «вьетнамский синдром», возможно, такая болезнь распространена среди многих бойцов. Знаю точно, что у любого человека, который побывал на войне, меняется менталитет. Я могу объяснить проще: те же дети, которые в Донбассе видели войну, – повзрослели. Они, вроде, маленькие, но уже с такими рассуждениями, которые, бывает, не от любого взрослого услышишь. Война меняет человека.
– Вы поменялись?
– Я в принципе и раньше-то неплохой был, – отшучивается он.
Авторы
Красный Север
Журналист
Темы