Новости
Кочевая история: как живут оленеводы-ханты
Беспокойные оленьи стада бродят по горным долинам Полярного Урала. Жизнь тех, кто их пасет, нельзя назвать идиллией. Летом тяжелая арктическая жара чередуется с затяжными дождями. Облака гнуса истязают все живое. Осенью донимает морось. Быт в чумах – аскетичен. Продукты – по минимуму. Дел из-за стада невпроворот. Сегодня многие пастухи порывают с традиционным бытом и оседают в городах и в поселках. Однако остаются и те, для кого тундра – это свобода, а город – неестественная суета.
Корреспондент «Красного Севера» три дня наблюдал за жизнью оленеводов-хантов.
Стойбище под сенью гор
В долине впадения ручья Понпельшор в реку Большая Пайпудына с раннего утра стоит июльский зной. Белеющие снежниками горы хребта Харбейхой затягивает марево. Ветер почти не дует. Дерет озверевший гнус. На днях к комарам добавились и слепни. На Полярном Урале скоротечное лето вышло на пик. Экватор года – тяжелая пора для кочевников и тех, кого они пасут.
Почти в каждой долине стоят оленеводы. Ненцы, ханты и изредка коми-ижемцы. Здешнее урочище, расположенное в 30 км от поселка-призрака Полярный и железной дороги, облюбовали ханты. На возвышенности над ручьем стоит их большой чум. Нарты. Замер квадроцикл. Над журчащим по камням водотоком на ветках ив сохнет одежда. Впереди жилища вытоптан круг – место загона для оленей.
Как и многие ханты, хозяева стойбища носят известную фамилию Тайшины. Но отношения к потомкам князей Обдорского края они не имеют. Однофамильцев полно в горах, в прибрежных деревнях по Оби, и даже в далекой Байдарацкой тундре.
Летом Тайшины неторопливо перемещаются по горным долинам. Ближайшие недели пасут скот у ручья Понпельшор (с коми-языка переводится как Собачье ухо) зарождающегося на склоне остроконечной горы Понпальиз. Когда жара усилится, переместятся к ручью Развильный – там прохладнее. Осенью стоят ближе к реке Собь. Зимой мигрируют к хантыйскому селу Катравож, что в 150 км на юг, если считать все изгибы рельефа. Оленям там легко копытить корм – северная тайга разрежена открытыми местами, есть ягель. Лесочки просвечиваются. Весной по реке Большой Ханмей семья проходит в горы.
– Мой отец Пётр кастлал в этой долине, когда я был ребенком, – говорит мне глава семьи, невысокий и белокурый Александр Тайшин.
Оленей с утра не видать у чума. На ночь сын хозяев – Филипп, угнал стадо на несколько километров на север. Пастись подальше от дома. Если отправиться южнее, то там на оленей уже облизывается медведь, живущий в ивовых лесах Пайпудыны – реки с конца Урала.
На стойбище начинается новый день. Над чумом появляется дымок – хозяйка Евдокия и невестка Татьяна готовят завтрак. Выбегают в накомарниках внуки – резвиться с огромным хореем (шестом). Мужчины занимаются делами. День закончится глубокой ночью. Впрочем, ночь – понятие относительное, продолжается полярный день.
И вот издалека доносится гул. Идет стадо. Тысяча оленей, подгоняемых вожаками, движется массой по долине. Олени беспокойно фыркают, хрипят – их терзает гнус. Но животные не перестают жевать траву и листья. Усталый пастух гонит их к стойбищу.
За стадом ходил уже в семь лет
Он вернулся сюда спустя много лет. И его история началась в здешних горах. Александр Тайшин появился на свет в чуме неподалеку отсюда, на Харбее. Поблизости находится одноименный горнодобывающий поселок-призрак – сталинский концлагерь. Русские ушли – кочевники остались. Когда происходило таинство, его отца выгнали из чума. Такая традиция. Будь это осенний ливень или зима, но в часы родов мужчина должен покинуть жилище.
За оленями маленький ханты ходил уже в 7-8 лет. Пас стадо, когда возвращался летом из школы-интерната к родителям на каникулы. Повзрослев, в 16 лет отправился в Ямальскую сельскохозяйственную опытную станцию: для ее стада требовались пастухи. Опыт и умения Александра привели к тому, что он вскоре стал бригадиром. Выпас тысячи оленей.
– Оленями тяжело заниматься, – лаконично произносит Александр Петрович.
Шли годы. Зимы приходили и таяли. Олени появлялись на свет и уходили на мясо. Тайшин кочевал. Остепенился. Его жена Едокия Алексеевна родила ему трех сыновей и одну дочь. Мария увидела свет в чуме, Филипп – в поселке Харп, а Иосиф и Павел уже в городе.
Последние пять лет Александр Петрович провел в зверооленеводческом совхозе «Горковский». Платили мало. Весной Тайшины собрали свой скарб и пришли в горы, приведя с собой почти тысячу оленей. Часть поголовья – их. Но в принципе, семью пригласили пасти чужое стадо. Зарплату ханты не видят месяцами… Раньше такого не было.
«Когда олени заканчиваются, то жить тяжело»
На стойбище только один мужчина облачен в национальную одежду. И то, он приехал из соседней долины Амнельшор. Частник Виктор Окоттэто – ненец. На нем суконный совик, облепленный оленьей шерстью после борьбы со стадом в загоне. Остальные пастухи одеты в экипировку из охотничьих магазинов.
Традиции отмирают?
– В старой, национальной одежде пастухам жарко работать. Энцефалитку носить удобнее, она легкая и от гнуса защищает, – признает Филипп Тайшин.
Женщины же наоборот – носят красочные хантыйские платья и головные уборы. Как говорят ханты, мужчину должны украшать его дела – оленевода и охотника. Аутентичные одежды на дамах подчеркивают мастерство хозяек стойбища.
Традиционных ездовых оленей у кочевников убавляется. Для перекочевки они удобные. Но не в повседневности. Большинство ненцев и ханты пасут стада на «Буранах» и квадроциклах.
– Ездовых оленей еще надо пригнать, запрячь – полдня с ними провозишься. А тут сел на технику – сразу пригнал стадо. Это облегчает жизнь, – объясняет Тайшин-старший.
Технический прогресс плотно слился с бытом кочевников. Спутниковый телефон для связи. Генератор для света. Мотонары, чтобы пасти стадо. И квадроцикл – ездить по делам, за дровами и к железнодорожному полустанку. Смысл жизни при этом не меняется.
Однако все чаще слышно о людях, порывающих с оленеводством. Выше по Оби, в Шурышкарском районе, многие семьи съели своих последних оленей еще в 1990-е. Да и в уральских горах хантыйских чумов всё-таки поубавилось. Стада сокращаются.
– Оленеводов-ханты становится меньше. Мой зять ушел из оленеводов в поселок. Если много оленей, то интересно жить, кочевать. Олень прибыль дает. Когда олени заканчиваются, то жить тяжело. А когда нет своего стада, не хочется работать с ними – пасти чужое. Надоедает, – размышляет хозяин стойбища.
Но если оленеводов-хантов еще хватает, то другие народы отходят от кочевья. Раньше в горах Полярного Урала стояли чумы коми. Светловолосые переселенцы из Ижмы давно освоили горные долины и прилегающую к ним Большеземельную тундру. Да и Обдорск в 19 веке был почти наполовину коми-селом. Сегодня кочующих зырян трудно найти в горах.
Тяжело кочевать. Поломка квадроцикла или снегохода – ремонт на десятки тысяч рублей. Убыток. Кровожадные звери – волки, оставили оленей в покое. Но природа, словно в злую шутку, не дает стадам прирастать. Жара, как и ледяные дожди, давят оленей. Поголовье уменьшается. Олени заболевают, хромают, из-за полчищ оводов гниют заживо.
– Бывает, что овод столько личинок отложит в оленя, что после забоя у него шкура как решето. Она уже не годится на продажу. И мясо плохое, – признает Филипп.
Чтобы семья оленевода не испытывала нужды и приумножала сбережения, ей необходимо стадо минимум из 500 голов. Чем больше, тем лучше, приговаривают кочевники. А в хозяйствах заплаты у оленевода 20-25 тысяч рублей. Да и те надо ждать.
– Раньше на казенных оленей технику выдавали: «Бураны» и бензин. Сейчас, если пасешь стадо – то на своей технике, – добавляет Александр Петрович.
Молодежь, видя иные перспективы, крутится в городе, в поселках. Павел летом – спасатель в МЧС, в сезон лесных пожаров там неплохая зарплата. Осенью, как и многие мужчины, увольняется – на 30 000 в месяц в Салехарде сложно жить. Филипп был курьером.
А новичку погрузиться в оленеводство с нуля сложно. На чум, нюки, технику уйдет как минимум миллион рублей. Поломка техники – расходы на десятки тысяч. И самый острый вопрос – где взять несколько сотен оленей? Некастрированных быков, важенок.
– Хорошего оленя люди не продадут, – вздыхает кочевник.
Со стадом расставаться невыгодно, даже за приличные деньги. Такая ситуация. Почему?
Рогатые животные – не только мясо
Олени – это не просто растущий скот на забой. Или как шутят в тундре – «живые консервы». Парнокопытные – ходячий источник дохода. Деньги они приносят еще до забоя. Раз за разом. Олени дают панты, рога, приплод. Как правило, плохие или старые идут на забойку.
– Самое ценное у оленя – это его шкура, одежду шить. На нюки. Панты каждый год срезают пилой, продаются они хорошо, – перечисляет Александр Петрович Тайшин.
Панты – это растущие рога. Ежегодно олени сбрасывают старые. Новые поначалу мягкие, внутри – хрящик. Легко ломаются. На месте слома обильно идет кровь. Говорят, что мужчина, съевший жареных пантов, готов раз за разом ублажать женщину. Сырье закупают для экзотической медицины. Потоком оно уезжает в Китай. Перекупщики наживаются.
И твердые рога, сброшенные животными, выкупаются. Кость идет на поделки, на амулеты, украшения, на рукоятки ножей. Потребность в сырье такая, что из тундры вычищают даже старые, уже позеленевшие рога. Раньше таких полно валялось. Все собрали. Рынок требует.
Как репортёра учили пасти стадо
Филипп Тайшин сидит на верху небольшой скалы. Ветер отгоняет комаров. Под крутым каменистым обрывом, в овраге едва слышно течет ручей Понпельшор. Рядом белеет плотный снежник. Здесь стаду спокойно и прохладно, а трава и ветки – свежая. Когда полярное солнце допекает оленей, они ложатся на снежник и отдыхают.
– Оленят надо прогонять со снега. Они замерзнут и заболеют, – уточняет мужчина.
Еще в снежник зарыт бочонок с запасом свежего оленьего мяса. Природный холодильник. Но живых оленей такое соседство с разделанным сородичем даже не беспокоит.
Выпасаемые олени держатся плотной массой, периодически подгоняемые вожаками. В стаде есть с десяток таких быков. Это могучие и властные животные, с величественными рогами. Стадо кочевники называют – массой. А кусок – это часть стада.
Вечереет. Преломленный закат искрит в глаза. Скалы горят огнем. Красиво. Но стадо зашло слишком далеко в овраг. Худощавый Филипп в резиновых сапогах быстро уходит через густой кустарник разворачивать скот. Догнать его нелегко.
Идем обратно к чуму. Олени едят на ходу, накапливая зелень в желудке, чтобы отрыгнуть и пережевать. Траву, листья, побеги ивы. Ягель летом редко трогают. Больше всего любят растения с белыми листьями. Некоторые рвут и полярный мак. Когда пойдут первые грибы, олени сойдут с ума. Примутся бродить по тундре в поисках своего любимого лакомства. От грибов рогатые толстеют, копят жир на долгую северную зиму.
– Пока грибов мало – плохо. Олени расходятся. Их сложно собрать, – резюмирует Филипп.
Есть проблема и сейчас. Склон горки усыпан железом. Трубы, бочки, детали гусениц от вездеходов. Наследие Полярно-Уральской геологической экспедиции. Пастух раздражен:
– Олени постоянно калечатся об их железяки! Раны гноятся, животные гибнут.
Филипп подгоняет стадо сзади. На дистанции. Олени неохотно позволяют человеку приблизиться. Ко мне подходит взрослый бык и, сохраняя важное лицо, тычется мордой в руку. Поняв, что у меня нет – ни рыбы, ни соли, ни хлеба, уходит, не разрешая почесать его.
К чуму, на открытую поляну олени идут неохотно. В долине они давно поели все кусты, теперь там травянистый луг. И еще, стадо залило землю мочой. Ее запах олени не любят.
Интересно, а какое стадо спокойнее пасти? Пару сотен голов или тысяч?
– Чем больше оленей, тем легче пасти стадо. Маленькое стадо бегает, не успеваешь за ними, – удивляет меня уже отец Филиппа.
Со стадом в несколько тысяч оленей управляется пара пастухов или одна семья кочевников.
Как волки, медведи и люди воруют скот
Нынешнее кочевое скотоводство отличается от того, каким было несколько десятилетий назад. Когда-то кровожадные звери терзали оленей. Когда в тундре и в тайге наступала пора долгих и темных ночей, приходили волки. В межсезонье шастали медведи.
Косолапые подкарауливали одинокое животное или делали набеги на молодняк. Медведь убивает одного оленя. Наедается. Прикапывает остатки, чтобы наведываться поесть тухлятины. Серые разбойники чаще всего просто истребляли оленей.
– Если к стаду придет стая, то они играются с оленями. Учат волчат, как охотиться. За горло задушат. Одного закусают, бросят. Другого. Сколько догонят оленей, столько и убивают. Трупы целые валяются. Если волк-одиночка, то он оленя убьет, пузо ему разорвет и кровь пьет. Заднюю ногу, мякоть, немного поест. И бросит, – вспоминает Тайшин.
Едят ли кочевники задавленного волчарами оленя? Не пропадать же добру – десяткам килограммов мяса? Теоритически – жертва волка съедобна. Но есть ряд неувязок.
– Пока убитого оленя найдешь, он пропадет. В шкуре мясо портится, ядом пропитывается. Живот сразу надувается. Но если волк только убил оленя, а человек его сразу отыскал, то его можно варить. Но в сыром виде после волка мясо никто не кушает, – объясняет Александр.
Еще волчьи атаки разгоняли стада. Собрать оленей – тяжело. Особенно в скупой зимний день.
Теперь установилось спокойствие.
– Зверей мало, можно их не бояться. Медведи редко появляются возле стойбищ, волков в последнее время вообще нет, – улыбается кочевник.
Не только хищники посягали на стада. Приезжие из иных регионов горожане всерьез считали, что на частных оленей дозволительно охотиться. Шайки дичекрадов не одно десятилетие опустошали стада. Только в последние годы вылазки воров сократились.
Но опасны собаки. В мае, рассказывают Тайшины, они стояли в лесотундре около Харпа, и на их ездовых оленей набросились две гончие. Драли. Прозвучали выстрелы. Собаки умерли. Появился их хозяин – заводчик из Лабытнанги. На природу он отправился до открытия сезона охоты. Уверяет – потренировать псов. Но о том, что рядом стойбище, знали многие охотники. А гончаки у заводчика были без намордников, что не совсем вписывается в правила выгула собак.
Сегодня владелец псов выкатил семье Тайшиных иск на 300 000 рублей.
Как забивают быка
Олени летом линяют. Превращаются в ворчливых лохматых созданий. Но глаза… Большие очи печально взирают на мир. Олени обречены на короткую жизнь. Год, два, четыре. Редко кто дотягивает до восьми лет. Максимум отпущен важенкам, племенным быкам и ездовым.
Подросших оленей загодя кастрируют. Чтобы не портился вкус мяса, и… самцы не тратили силы и вес на спаривание. Превращались в покорных. Возили нарты.
Ханты берут палку и разбивают ею яйца и семенной канал. Животному это не нравится. Другие народы Севера – коми-зыряне, перетягивают веревкой оленям гениталии. Есть и те, например, ненцы, кто кастрируют бычка собственными зубами, раздавливая яйца. Саамы Фенноскандии осторожно перекусывают тестикул, оставляя оленя с целыми бубенцами.
В итоге оленя забивают на мясо.
На второй день моего пребывания на стойбище бык ломает ногу в час нервной вакцинации от сибирской язвы. Травма обрекает его. Оленя оттащили и стреножили. Несколько часов он лежит, подрагивая от дикой боли, окутанный гнусом. Стадо проходит мимо, не обращая внимания на выбывшего из массы.
Ночью, раньше не позволяла вакцинация в корале, мужчины-ханты, по своей традиции, умертвляют быка за чумом (место считается чистым). Надо торопиться, кровь может испортиться. Оленя стукнули обухом топора по голове и вонзили нож в его горло.
Говорят, что коми-зыряне наносят удар клинком оленю в сердце. Ненцы душат медленно, минут десять, арканом. Ханты считают свой способ самым гуманным.
– Топором, мне кажется лучше – один раз стукнул, и он сознание потерял, – рассуждает Александр Тайшин.
Забить оленя, по хантыйской традиции – дело мужское. Женщинам нельзя убивать скот. Но… если мужика нет в чуме, то кровавое дело позволяется и ей.
– Был олень, и нет оленя! – обронил сын хозяина Иосиф и начинает разделку.
Работая на убойке в поселке, Иосиф свежевал по сорок оленей за смену, удивляя коллег. Ножом он вспарывает шкуру на брюхе. Кулаком отделяет кожу от туши. И оленя быстро разделывают на части. Горячую кровь выпивают. Сырые мозги, печень, почки едят. Ханты ценят сырое, парное мясо оленя. Это лакомство. Часть мяса увозят соседям в долину Амнельшор. Остальное закапывают в снежник. Короткая жизнь оленя закончилась.
Сказ о нарте
Нарта – на вид хрупкие деревянные сани. Но она выдерживает груз – 150-200 кг. Здоровый мужчина забирается с ногами на нарту, она кряхтит, но не трескается.
Тянут нарту по снегу два-три оленя. Когда нет зимнего покрова, а трава и мхи голые – надо уже четверых рогатых. Самые тягловые сани – женские, в них запрягают пять оленей. У каждой семьи есть как минимум пяток нарт. На большую фамилию, как у Тайшиных, надо нарт десять. На них хранят припасы, вещи. Обоз при перекочевке называется аргиш.
Кочевье производит впечатление на человека из городского мира.
– Большой аргиш – красивый: нарты вытягиваются на километр, – восхищен десятилетиями наблюдавший жизнь оленеводов старожил поселка Полярный, геолог Игорь Перминов.
Служит хозяевам нарта десятилетиями. Делают ее, используя по минимуму гвозди. Из-за железа – оно ржавеет – дерево портится. Но, например, к полосам все-таки приходится прибивать накладки. Основные детали нарты – из лиственницы, одного из самых распространенных деревьев на Полярном Урале и в окрестностях хребта.
– Главные детали нарты надо делать, как только срубил лиственницу, пока она сырая. Полоса сразу загибать надо. А вот ножки можно и сушить. Если их хорошо высушить, даже лучше. Моему полозу уже 15 лет. Прослужит, пока не сломается. Некоторые полоз делают из легкой елки. Но еловый быстро гниет, – перечисляет Александр Тайшин.
Чум – сердце стойбища
Чум – это большой шатер на сорока шестах из лиственницы. Разуваются перед входом-пологом. Внутри чисто. Нет такой сырости, как в чумах ямальских оленеводов – они снимают на лето пол и заменяют печку костром. Пол из досок. По центру сакральный шест. Мебели немного – столики, табуретки, сундуки. Телевизор – смотреть детям мультики. Иконостас – Тайшины религиозные ханты.
Печка. Мужчинам обходить печку позади нельзя. Это грубое оскорбление традицией кочевников. Но бывает, что приезжие русские от незнания культуры нарушают табу. В зависимости от доброты хозяев чума – их либо с ропотом прощают, или совсем огорчаются на визитеров. Говорят, что раньше могли и побить.
В чуме людно. Кроме старших – Александра Петровича и Евдокии Алексеевны живет семья их сына Филиппа – Татьяна и трое их детей. И два других сына – Иосиф и Павел. Взрослые не постоянно с родителями – парни месяцами работают в городе. Маленькие учатся в Катравоже, где утроены у родни – это легче для семьи, чем отдавать их в школу-интернат.
Бывают и гости. Однажды в чуме Тайшиных остановился английский фотограф Брайан Александер. Он специализируется на съемке арктических ландшафтов и быта. Кочевал с хантами несколько недель. В быту британец вел себя эмоционально, о чем помнят в тундре.
Самая вкусная оленина
От печки исходит огнедышащий жар. На буржуйке греются сразу два чайника. Кухней занимаются женщины. Мужчины и дети ждут. На низеньком столике – чай, хлеб, гречневая каша, вареная оленина, печенье, брусника, конфеты и традиционная для тундры сгущенка. Каша и мясо разложены по нескольким тарелкам, каждый берет ложками сам, сколько нужно.
После оленины из магазина, приготовленной в мультиварке и так и не потерявшей своей жесткости, мясо в чуме тает во рту. Оно мягкое, сочится жиром, очень ароматное.
– Мясо на живом огне вкуснее, чем приготовленное на плите, – говорят хозяева.
Воистину…
– Мы едим чистое мясо. Не то, что продают в городе: замороженное – оно для нас грязное. На забойке оно перемазанное в шерсти, крови и в оленьей моче, – поясняет Филипп.
Летом оленей стараются не забивать – это делают осенью и зимой. Скот нагуливает вес. Отращивает панты. В котел попадают особи, с которыми что-то случается. Например, перелом ноги. Как выразился уральский краевед Анатолий Задонский: «Летом оленеводы на дошираках сидят». Дошираки, конечно, в переносным смысле.
Едят ханты на удивление мало. Обед или ужин – это по две чашки чая, пару кусков хлеба и немного мяса. Чай пьют раз по пять на день. И так день за днем. Всю жизнь, поколениями. Набивать до изнеможения живот яствами – так делают только горожане.
Поэтому кочевники поджарые и жилистые. Кажется, что в них нет ни одной унции лишнего веса. В отличие от русских они даже потеют мало. Дети бодрые и сильные не по годам.
Народ, имеющий оленей
Александр Петрович, как и другие оленеводы, порою всматривается в изломанный горами горизонт. Тишину полярной природы нарушает лишь ветер и отголоски беспокойного стада. Кочевники в такие моменты дымят, но Петрович не курит – не нравится.
Я задают ему вопрос: какое самое любимое время года в тундре у кочевника? Он затрудняются ответить сразу. Весна – тяжелая пора, олени разбредаются по насту, оленихи рожают. Летом за стадом нужен глаз да глаз – животные ищут прохладу и мигрируют от гнуса. Осенью олени буквально сходят с ума от грибов.
– Если мало грибов появляется, то олени очень сильно разойдутся, кусочками оторвутся, по всей земле уйдут, грибы ищут. Когда грибы везде, то это лучше для оленей, они насытятся на месте, – рассказывает Александр Тайшин.
Зимой проходит мрак почти беспросветной ночи, стужа, снежные ураганы и спокойствие.
– Мне кажется, что зимой для оленевода лучше. С оленями рядом не постоянно находишься. Можно неделю за ними не смотреть. Сами по себе выпасаются, – констатирует Тайшин.
…Вечереет. Суета дня прошла. Солнце застыло в зените, подсвечивая кустарниковую тундру. Гнус чуть успокоился. Глава рода облокотился на нарту. Смотрит на тундру.
– Что для меня ценно в тундре? Природа. Свобода. Олени, – произносит он с расстановкой.
Перебираться в Салехард старший Тайшин со своей супругой не намереваются. И дело не только в том, что нет образования для заработка в городе. Говорит, что если бы выучился, то можно было и в городе пожить. Но… окружная столица утомляет человека-ханты.
– В город приедешь, дня три поживешь, уже обратно в тундру хочется. Непривычно. Суета там. Настроя жить в городе у меня нет, – заключает он.
Редакция выражает благодарность Службе ветеринарии ЯНАО за транспортную поддержку.
