Новости
Полуостров Ямал: между Карским морем и Сабеттой
На Тамбейскую тундру надвигается осень. Погода испытывает человека на прочность. Бригада ямальских ветеринаров заканчивает свою долгую командировку на край земли. Но перед тем, как вертолет вернет их домой, надо посетить одно из самых северных стойбищ арктических оленеводов. У этих место плохая репутация – рядом часто видят белых медведей… Позже их ждет долгий, но зрелищный перелет через весь Ямал: огромные тундры, изолированная фактория Тамбей и закрытая от посторонних Сабетта.
Горизонт затеряется в Карском море
Сегодня мы окажемся на новом стойбище. В окрестностях реки с трудновыговариваемым названием Яптикъяха. Она впадает в легендарный пролив Малыгина, за которым постоянного населения уже нет. Только сакральный для ненцев остров Белый, обжитый карибу. Возможно, если мое пребывание среди кочевников и ветеринаров затянется – это мой шанс увидеть, как Карское море обрушивает свои волны на безлюдные пляжи северной оконечности Ямала. И если мне повезет. Ведь в тундре полно белых медведей.
Вертолет компании «Ямал» высадил нас – меня и ветеринаров, подле чума оленевода Алексея Вэнго. Это место находилось на севере округа в Тамбейской тундре. Бригада ярсалинцев и ученый из Магнитогорска прилетели, чтобы обезопасить поголовье частных оленей от возможной вспышки сибирской язвы. До этого они день за днем, неделя за неделей, делали свою работу, передвигаясь по воздуху от стойбища к стойбищу.
Грохот вертолетных лопастей слышится загодя до того, как в хмуром ямальском небе смутно просматривается рейс. Накатывает волнение. Ми-8 садится. За считаные минуты грузим почти полтонны снаряжения. Взлетаем. И смотрим на тундру сверху. Люди, среди которых мы прожили дни, стремительно превращаются в крохотные точки, сливаясь с линией горизонта. Скорость Ми-8 – 200 километров в час.
Летим на север. Из иллюминатора тундра представляется бескрайним миром, не тронутым человеком. Но ненцы где-то есть. Спутниковой связи на стойбище, куда мы держим курс – нет. Там живет брат хозяина чума, который мы покинули. И гонец уже съездил к ним на снегоходе. Оленеводы в курсе, что ветеринары скоро появятся.
Впрочем, всегда интересно, как и кто тебя встретит на новом месте.
Солёный чай в большом чуме
Змейкой кружит по оврагам река Яптикъяха. Она катит свои воды к вожделенному проливу Малыгина. Новая точка – где-то здесь. По карте проводника из Сеяхи до моря от нее 14 км. Стойбище открывается неожиданно. Чум стоит на живописной, зеленеющей возвышенности. Поодаль от него просматривается россыпь балков. В напрочь безлесной тундре такие постройки фокусируют внимание издалека. Все-таки редкость.
Мягкая посадка в травянистую тундру. Нас высаживают, забирают жену оленевода: ей нужно в поселок, оформлять детские выплаты. Остаемся наедине с кочевниками.
Непривычно людно. Прошлая стоянка была мужской, там жили холостые ненцы – отец и его два сына. На этой есть дети, подростки, женщины и старики. Знакомимся. Хозяин чума – 40-летний Вадим Вэнго. Среднего роста, сухощавый, чуть седой. Он отец шестерых детей – пяти девочек и одного сына. Вадим без эмоций – кочевые ненцы сдержаны – рассказывает, что до недавнего падежа, спровоцированного зимними дождями и гололедом, держал 800 голов. От былого богатства осталось всего-то 130 оленей.
Идем в жилье – пить чай с холодной олениной вприкуску. Перед делом ненцы обязательно его пригубят. Мужчины садятся на шкуры и зимние малицы перед двумя низенькими столиками. С непривычки мои ноги начинают болеть. Чай – его вкус явно солоноватый из-за плохой воды в ручье, разливают по чашкам две женщины. Затем напиток переливается по чуть-чуть в блюдце. Такая вот процедура.
Ветеринары-ненцы и тундровики обмениваются новостями. Их набор стандартный – как олени, какие дела у соседей, часто ли видно белых медведей и далеко ли от чума пасутся «дикари» (карибу). На медведей пастухи исправно посматривают в бинокли в окрестностях стойбища. Монстры дефилируют в нескольких километрах от стойбища. Народ не трогают.
Затем диалог переходит на национальный язык и его смысл уходит от меня. Русскому врачу Алексею Немцеву и украинцу-корреспонденту «Красного Севера» остается ловить цзен с отсутствующим взглядом: чум изучен, а пристально наблюдать за людьми как-то невежливо.
Помазанные оленьей кровью
Утром возня с коралем. Впрочем, по сравнению с предыдущей стоянкой в районе реки Тыпэртяяха, потеть у Вадима Вэнго меньше. Часть загона уже готова. Остается побурить землю для деревянных стоек, навесить ткань-дорнит. Пригнать оленей.
Рук полно. Мальчики Рома и Владик помогают взрослым. Дети возвращаются на стойбище только на летние каникулы, когда их из сеяхинской школы-интерната привозит вертолет. Быт оленеводов их явно вдохновляет, и они тянутся его наверстывать.
И вот рутина позади.
Динамика – внутри кораля. Сколько я ни видел вакцинаций, но каждая – нервное и потное зрелище. Месиво из людей, оленей и песка. Просчетчик Юра Окотэтто, зоотехник Денис Худи, оленеводы Вадим и Артём Вэнго громко крича и делая исполинские прыжки, отсекают часть голов в рабочую камеру. Там их ждет со шприцом фельдшер Константин Ядне. Действуют быстро: крутят олешек за рога, стискивают руками. Если замешкаться, то зверь поломает тебе ребра, сдерет скальп, затопчет… Вот Артём, молодой кочевник, вжатый быками в стенку кораля, цепляется за рога, чтобы его не забодали…
Схватка человека с оленем – это дождь из оленей шерсти и перемазанные кровью руки. Животные обламывают кончики молодых, еще не огрубевших рогов (говорят, если пожарить молодые панты, то будет вкусное блюдо). Из ран струями брызгает красная кровь. Она придает процессу свою первобытную атмосферу.
Но оленей, одного за другим, прививают в шею. Часть получает бирки в уши. Все как обычно. Человек побеждает упрямое животное, сохраняя его для пантов и забойки.
И в этот раз обходится без переломов у оленей. В суматохе коральных дел бывает, что скот ломает себе ноги. Особенно телята. Значит, вечером кочевники не задушат «ты» (олень на ненецком языке) на мясо.
Однако кочевники периодически выбирают оленей – «живые консервы» на мясо. Это случится завтра, в день дождливый и печальный…
На десерт – сырые мозги
Сидим в палатке, из-за прохлады – впритык: так теплее. Наворачиваем плов; уралец Леха вкусно готовит. Открывается дверь и внутрь протискивается голова просчетчика Окотэтто. Он протягивает тарелку с розоватой массой. Гостинец передали хозяева чума.
О, костный мозг! Вкуснятина! – радуются ветеринары. И с удовольствием уминают сырое блюдо. Чтобы добыть мозг, Вэнго долго и упорно вскрывали ножами кости ног оленей. Деликатес.
Наевшись, курят последние сигареты (они заканчиваются; а затем у кого-то появляется заначка), и болтаем о Ямале. Из всей бригады Юра ближе всего связан с тундрой. Он изначально не поселковый ненец, а тамбейский. Воспитывали его в семье Лаптандер. Первого зверя на охоте добыл в 10 лет, чему сильно радовался. Попав в сеяхинскую школу-интернат попытался убежать. Прятался за сугробом. В тундре ему нравится. Говоря о кочевой жизни он сразу оживляется.
Но молодежь стремительно исходит из тундры в поселки, говорят ярсалинские ветеринары – уже молодые мужчины. Особенно девушки, привыкшие к городскому комфорту в интернате и за годы учебы в Салехарде. Такого исхода лет 10-20 назад не наблюдалось. Причина есть.
Олени болеют, мрут, убегают к «дикарям», пастбищ не хватает. Вырученные за панты и скот рубли уходят на снегоходы и их ремонт – запчасти, особенно на «Ямахи», взлетели в цене. Чтобы процветать в тундре, семье необходимо минимум 500 оленей. Приработок за рыбу получить сложно: в Обской губе и в проточных озерах ее катастрофически поубавилось, а продать улов газовикам – целая история. В Сабетту тундровику не заехать. Надо встретить приезжего в тундре, обменяться с ним контактами и затем подвозить на заказ рыбу или мясо.
Хозяйства частников держатся на плаву благодаря окружной поддержке. И компенсациям от газовиков.
На фоне этого – получать деньги в ямальском поселке, имея хоть какое-то образование, – легче, чем жить среди оленей. Есть относительное изобилие, полно развлечений, общение. Но ненцев, даже выросших в квартирах, все равно тянет в тундру.
Жизнь на рюкзаке
Подготовка к вывозу со стойбища начинается загодя. Парни копают яму в песчаной почве. Сваливают туда мусор от еды, рваную одежду. Подливая бензин, сжигают. Закапывают.
Утро. Палатка собрана. Сидим на рюкзаках. Гоняем чаи в чуме. От стоянки нельзя отходить. Связи нет. Скучно. Нас обещают вывезти, но точной даты нет. Как назло, на стойбище спутниковая тарелка и интернет отсутствуют. Племянник хозяина чума Артём, запрыгивает в снегоход и, скрывшись в клубах дыма от солярки, уезжает по делам к своему отцу. Попутно он выйдет на связь с Яр-Сале, узнает, когда ждать борт. Так проходит день.
После 18 часов по борту – отбой. Вертолеты уже не летают. Вечером в палатках докуривают последние сигареты. Разговоры катятся в мужские приколы про чумработников и женщин. Обсуждаем девушек-волонтеров в Сеяхе. Смотрим сохраненный фильм «Ямал-Медиа» о кочевом опыте антрополога Александры Терёхиной. Кажется, некоторые ненцы считают, что ученые проводят экзотические каникулы.
Спозаранку кто-то кричит, что пора вставать и пить кофе… Зло ворочаюсь в своей палатке и пытаюсь отрубиться. Снится огромный полярный медведь. Он рвется в палатку. Жутко.
Состояние паршивое – дают о себе знать постоянная сырость и ветры. Климат бьет по почкам. Состояние легкой простуженности. Один ветеринар из поселка уже крепко простыл. Кочевым ненцам такая погода – хоть бы что.
Вертолёт становится маршруткой: летим на юг
Борт возникает неожиданно. Быстро допаковываю снарягу в рюкзак (палатка, к счастью, уже снята). Падаем на вещи, чтобы их не размотала воздушная волна. Кораль летит в грузовой отсек. Вертолет, покачиваясь, поднимается над тундрой. Уставшие ветеринары отрубаются в сон, несмотря на духоту и грохот силовой установки, которая вращает лопасти.
Испещренная оврагами, буграми, террасами и термокарстовыми озерами Тамбейская тундра просматривается из иллюминатора. Разглядеть человека, даже если он есть внизу – воля случая. Полярная монотонность. Ни городов, ни дорог.
Несколько раз приземляемся. Рейс забирает других ветеринаров. Бригаду. И отдельного человека: Григорий Новак перевелся из Новоуренгойского центра ветеринарии. Нес свет ветеринарии в тазовские тундры. Человек – герой колоритных историй, но долго говорить в вертолете, увы, невозможно.
Еще борт принимает двух молчаливых людей и оператора ВГТРК. Сотрудники МВК Шемановского вывозят косточку мамонта. Ее обнаружил оленевод около речки Ябтаяха.
Фактория-деревня Тамбей. Занятное и труднодоступное место. В 1940-х годах столица Тамбейского района. Здесь была школа-интернет, метеостанция, неподалеку стоял известный на весь регион Полярный рыбозавод. Действовали восемь оленеводческих и рыбацких колхозов. И, увы, был и свой ГУЛАГ. В 1943 году в Тамбей чекисты свезли полсотни похищенных в тундре кочевников – почти все они погибли в тюрьме. Когда Тамбейский район пропал с карты округа, 300 семей оленеводов отселили на юг Ямала.
Есть несколько минут, чтобы осмотреть поселение. Несколько деревянных домов, хаотично поставленные балки, брошенные грузовики, горы металлолома. Классика арктического освоения. Плюс сырость и ветродуй. Матовая даль Обской губы и шум прибоя.
На ровной линии горизонта – магнетизирующий факел. Горит газ из трубы. Это Сабетта. Сердце «Ямал СПГ». Ненцы достают телефоны и снимают промышленный анклав.
Летим все дальше на юг. Вдруг посещаем многолюдное стойбище. Местные жители не прочь воспользоваться оказией и подсадить детей – отправить их в школу-интернат. Пилот – ветеран арктических небес делает жест рукой. Место одно. Берут одного кочевника с ворохом бумаг, у него дела в Сеяхе. Его отпрысков вывезет в конце августа школьный рейс.
Посадка в Сеяхе. Борт заправляют керосином перед дальним перелетом. Часть ветеринаров сходит – по домам. Оставшиеся – мы, разминаем ноги. Есть острое желание полазить по труднодоступному селу, но… Пилот ждать не будет.
Снова в воздухе. Травянистая тундра заканчивается. Ближе к Яр-Сале буйно растут лиственничные и тальниковые леса. Радуют глаза. Полно стойбищ. И погода меняется. На севере полуострова где-то плюс 6-8 (с поправкой на ветер, по ощущениям – меньше). В ямальском райцентре нас встречает морось и 15 градусов тепла. А после перелета через Надымскую Обь борт разогревается, как сковородка. Салехард приветствует таежными урочищами, гнусом и нестерпимой 25-градусной жарой – и это в августе. Восемь сотен километров в утробе вертолета.
Командировка – все.
Очередная прививочная кампания в Ямальском районе закончилась. Но и спустя недели, в середине сентября, ветеринарные рейсы уходят к тазовским стойбищам.
Продолжение следует. В шестой части цикла – почему ненцы в интернате мечтают о тундре, как ведется рыбный промысел в проливе Малыгина и кто охраняет святыни оленеводов от луцев.
Редакция благодарит Службу ветеринарии ЯНАО за транспортную поддержку.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Тамбейский дневник. На краю земли – с ветеринарами
Тамбейский дневник. О падеже оленей и шастающих возле стойбищ белых исполинах
Тамбейский дневник. Как холостякам живётся на краю света
Тамбейский дневник. Путешествие к белым медведям и далёким чумам
